– Что ж, видимо, я все-таки пару раз упоминал об этом раньше.
Облегченно вздохнув, Стормгрен положил на стол толстую пачку машинописных страниц.
– Слава богу, все наконец закончено,- сказал он.- Подумать только, что эти несколько сотен страниц содержат в себе будущее Европы.
Стормгрен бросил папку в портфель, заднюю стенку которого отделяло от черного прямоугольника экрана всего пятнадцать сантиметров. Время от времени пальцы нервно пробегали по замкам, но он не собирался нажимать потайную кнопку, пока не завершится беседа. Что-то могло пойти не так – хоть, по словам Дюваля, Кареллен не способен был ничего заметить, полной уверенности в этом не было.
– А теперь… Вы говорили, что у вас есть для меня новости, – продолжал Стормгрен с едва скрываемым нетерпением. – Это не о…
– Да. Несколько часов назад я получил решение Политического совета и уполномочен сделать важное заявление. Не думаю, что Лига Свободы им в полной мере удовлетворится, но оно поможет снять напряженность. Кстати, это мы записывать не будем.
Вы часто говорили, Рикки, что какими бы непохожими внешне мы ни были, человечество вскоре к нам привыкнет. Это свидетельствует лишь о том, что у вас нет воображения. Вероятно, это могло бы быть правдой в вашем случае, но следует помнить, что большая часть мирового населения до сих пор необразованна, по любым разумным стандартам, и подвержена множеству предрассудков и суеверий, на искоренение которых может потребоваться еще сто лет.
Вы должны принять как данность, что мы кое-что знаем о человеческой психологии. Нам вполне точно известно, что произойдет, если мы покажемся миру на его нынешней стадии развития. Не могу раскрывать детали, даже вам, так что придется поверить мне на слово. Однако мы можем дать определенное обещание, которое должно в какой-то степени вас удовлетворить. Через пятьдесят лет – через два поколения – мы спустимся с наших кораблей, и человечество на конец увидит нас такими, какие мы есть.
Стормгрен какое-то время молчал. Удовлетворения, которое, по мнению Кареллена, должны были принести его слова, он почти не испытывал. Частичный успех несколько сбил его с толку, и на мгновение его решимость пошатнулась. Правда все равно должна была со временем выйти наружу, и весь его хитроумный план выглядел ненужным и, возможно, неразумным. Если и стоило продолжать, то лишь из эгоистических побуждений: до названного дня ему не дожить.
Видимо, поняв отчасти его чувства, Кареллен продолжал:
