— Детей берегите! — каждый день втолковывает общинникам фельдшер. — Взрослый организм еще может сопротивляться яду, а детский…
И он грустно машет рукой.
Цапко постоянно мучается от отсутствия возможности проявить свое врачебные таланты — медицина без поддержки фармацевтики оказалась беспомощной и бессильной, а народная — неэффективной. Единственный лекарственный препарат, прошедший испытание временем и имеющийся у фельдшера — марганцовка. Цапко каждый день готовит несколько ведер раствора, заставляя всех, а особенно детей и работающих на кухне женщин, мыть этим раствором руки.
— Не дай Бог дизентерия! — как заклинание повторяет Цапко. — Кишечные инфекции, сальмонеллез, холера… Мы все вымрем!
Фельдшера в Цирке прозвали Паникером, но Бабай к нему всегда прислушивается.
Томительные минуты ночного дежурства тянутся, как резиновые. Мужчины у костра уже обсудили удачную рыбалку, поговорили о будущем, сойдясь во мнениях — ничего хорошего ждать не приходится, зима идет. Потом разговор сам собой прерывается. Чтобы не уснуть, Коростылев поднимается и начинает бегать по площадке перед входом в Цирк, размахивая руками.
Ринат приносит из-под крыльца охапку сухих веток, смотрит на величественно плывущую среди обрывков облаков в темном небе Луну.
— Часа три, наверное. Скоро смену будить.
Часы в общине ни у кого не работают, и время люди меряют на глазок, а ночные дежурства отсчитывают по прогоревшим кострам. Четыре костра — смена. Сейчас как раз догорает четвертый.
— Доброй ночи, мужики! — раздается вдруг из темноты спокойный и уверенный голос.
— И вам того же, — быстро повернувшись на звук, отвечает Коростылев, на всякий случай нашарив рядом с кучей дров топор.
— Ты топорик-то брось, брось, — насмешливо советует голос. — И другану своему скажи, чтобы к костру подошел.
Друган, то бишь Ринат, тем временем пятится к входу в Цирк: согласно установленному Бабаем правилу, в случае появления незнакомых людей один из сторожей должен сразу будить главу общины.
— Ты выйди, покажись, — предлагает побледневший Коростылев, мельком глянув на Рината. — И командовать тут не надо. У нас свои законы.
— А у нас свои, — отвечает голос.
Следом в темноте раздается звук, хорошо знакомый каждому мужчине, отслужившему срочную службу — резкий металлический лязг, разбитый на два такта.
Коростылев бледнеет еще сильнее — неизвестный передернул затвор Калашникова. Ринат продолжает отступать к входу.
— Чего надо-то? — через силу спрашивает Коростылев.
