Он не раз шептал мне на ушко моё имя так, как делал это во времена, когда мы были вместе. И это имя было для меня вознаграждением, радостью, ликованием; в нём было великое богатство, оно было многозначно, особенно, оно было его и моим.
Он всё время повторял:
— Шаана, Шаана, Шаана.
И только будучи опустошенные душой и счастливые телом, мы начали спрашивать друг друга, иногда прерывая молчание:
«Расскажи, Бен». «Сейчас, расскажи ты, Шаана».
Но в час нашего единения начался и его конец; мы не знали с чего начать и не говорили ни о чём.
Так продолжалось до тех пор, пока я не спросила:
— Как ты оказался здесь?
Он молча посмотрел на меня.
«Нет, нет! Я не о стране. Здесь — это в доме Герца».
«Ханна племянница мне», — произнёс он.
«Ах, да, совсем забыла… Я очень постарела, Бен?»
Он переложил свою руку мне на спину, и прошептал на ушко:
— Шаана.
Никогда до сих пор я не чувствовала себя такой красивой, как в эту минуту.
«А то, что пришлось пережить, было очень тяжелым?», — спросила я.
«Не спрашивай, посмотри на это», — он показал на правый бок. В свете неяркой лампы я увидела там белые и красные полосы.
«Это знаки ИХ слёз, своеобразный подарок. Он останется навсегда».
Я немного приподнялась, приблизилась к этому месту и стала целовать полосы, будто хотела своими поцелуями стереть страшные годы, которые он пережил, а его рука в это время гладила мои волосы. Подняв голову, я увидела номер на его плече, поцеловала и его.
«Я всё время ждала тебя». И мне, действительно, казалось, что четырнадцать лет жизни, которые нас разделяли, годы бед и благополучия, годы любви и разочарования, годы тоски и радости, сосредоточенности и растерянности, годы разных перемен, без которых невозможна жизнь человека, были для меня не чем иным, как огромным ожиданием этой единственной минуты, этой встречи.
Но он не ответил и к моему удивлению отодвинулся. Я видела, каким суровым опять стало его лицо; он закрыл его руками, и изнутри вырвалось нечто среднее между тяжелым стоном и удушливым смехом.
«Боже правый! Боже правый, Шаана!» — проговорил он, не отнимая рук от лица.
«Я забыл всё. Я не хотел, правда, не хотел совершить по отношению к тебе эту подлость… Боже правый!».
На меня напал страх и я начала пробуждаться от опьянения счастьем.
«Твоя жена?», — прошептала я.
Он отрицательно покачал головой, не отнимая рук от лица.
«Она была уничтожена ещё в первой акции».
Он сказал это так, как говорили ОНИ, с тем же равнодушным выражением лица, которое констатирует факт возведения стены между человеком и ужасом, которому нет отзвука в мире живых.
