— Нравится тебе или нет, мама все равно тебя сейчас помоет, поняла?! — с досадой воскликнула Кэйко и, с трудом просунув пальцы между плотно сжатыми ляжками девочки, в каком-то исступлении потянула их в стороны.
Ёсико вывернулась, упала на мокрый дощатый настил и разрыдалась.
И тут словно пелена спала с глаз Кэйко, она посмотрела вниз, туда, где плакал ребенок. Безудержный плач Ёсико, как ледяной ветер, обжег ей уши.
Она не пыталась успокоить девочку, просто стояла в скорбном оцепенении, пытаясь понять, что же в конце концов происходит в ее душе.
«О, этот бес самоутверждения, это женское самораспространение, безудержная экспансия. Ради нее даже несчастное дитя было сегодня принесено в жертву, и сколько еще крови прольется в будущем…»
По преданию «хиноэума-но-она» — женщины, рожденные в год Огненной Лошади, — пожирают своих мужчин [4], но женщины, подобные Кэйко, даже не будучи рожденными в год хиноэума, пожирают все, до чего позволяет им дотянуться цепь, на которую они посажены. Пожирают без разбора — целебные ли травы, ядовитые ли, чтобы, питаясь их соками, взрасти, взрастить свою жизненную животную силу. И как ни странно, даже те из них, кто понимает, что неутолимая эта жажда приведет в конце концов к полному опустошению, что, кроме голой земли, ничего вокруг них не останется, даже они не замечают, насколько эта цепь коротка.
В памяти Кэйко вдруг всплыло имя Кисимодзин, богини, пожиравшей детей. Кисимодзин — так отныне она будет называть себя. И ей стало невыносимо грустно.
1946
