Не огорчайтесь, что я выдал огорчение в этом письме. Во всяком случае, я смогу еще раз написать вам позднее, до приезда в Иокогаму, и дам вам знать. Надеюсь, что известия будут хорошие».
«Сибериа». 21 января 1904 года.
«Если бы вы меня сегодня видели! Ковыляю на костылях, как калека. Пока еще не могу стоять на больной ноге, но надеюсь, что к приезду в Иокогаму[11] смогу ходить. Сегодня четверг, а мы рассчитываем приехать в понедельник утром. Надеюсь, что войну не объявят раньше, чем через месяц по приезде моем в Японию, чтобы моя лодыжка имела возможность окрепнуть.
Все очень добры ко мне, и я бы сказал, что почти утомлен, — так за мной ухаживают…»
Четверг 28 января 1904 года.
«Сможете ли вы прочесть это? Поезд качает, а температура в вагоне 40. Я сейчас в экспрессе, идущем в Кобе[12], где 31 января — если не раньше — рассчитываю попасть на пароход, отправляющийся в Корею. Я еду в столицу Сеул. Был очень занят в Иокогаме и Токио».
29 января 1904 года.
«Посмотрели бы вы, как я сегодня выбирался из Кобе со своим багажом на трех рикшах, с подталкивающими и подпихивающими мальчишками и всем остальным, и как я гнал, чтобы попасть на экспресс, идущий в Нагасаки. Из Кобе не будет парохода до 3 февраля, и я отправлюсь попытать счастье в Нагасаки. Двадцать два часа езды, и нет спальных вагонов. Погода здесь теплее. В Иокогаме было страшно холодно.
Если я не пишу о войне, то знайте, что существует цензура: и телеграммы, и тому подобное задерживаются…»
Шимоносеки. 3 февраля 1904 года.
«Все еще пытаюсь отплыть в Шемулпо[13]. Совершил обратное однодневное путешествие из Нагасаки в Моджи, чтобы застать пароход 1 февраля (понедельник), купил билет, вышел на улицу и сфотографировал три уличных сценки. Но Моджи на военном положении. Японская полиция — «очень жаль», но все же она арестовала меня. Конечно, я упустил пароход. «Очень жаль», но они отвезли меня в понедельник ночью в город Кокуру. Снова допрашивали. Держали под арестом. Во вторник судили. Оправдали. Конфисковали найденные пять иен и фотографический аппарат. Телеграфировал американскому послу в Токио. Теперь он старается вернуть аппарат.
Вчера вечером принимал депутацию от японских газетных корреспондентов этой области. Предлагали свои услуги. И опять «очень жаль». Они — мои собратья по ремеслу. Сегодня они будут ходатайствовать перед судьями (трое судей в черных колпаках) о том, чтобы сняли запрет с аппарата. Тогда они поднесут мне его со своими поздравлениями. Правда, они сами сказали, что это «маловероятно».
