— Черт! — заскрежетал зубами Эйнсли. — Нет, нам никак не успеть.
— Еще есть шанс. — Хорхе подался вперед и всмотрелся в дорогу, вновь набирая скорость. — Доверьтесь мне, сержант.
«Только это мне и остается, — подумал Эйнсли. — Сейчас свое слово должен сказать Хорхе, а мое — впереди, быть может… Нужно перестать дергаться, переключиться на что-нибудь другое. Думай о Дойле! Какой сюрприз он заготовил? Скажет наконец правду, которой от него так и не сумели добиться в суде?..»
Не было такой газеты в стране, которая не уделила бы внимания сенсационному судебному процессу по делу Элроя Дойла, отчеты о нем ежедневно показывали в теленовостях. Перед зданием суда практически непрерывно проходили демонстрации с требованием казнить злодея. Между репортерами шла ожесточенная борьба за те несколько мест в зале, которые были отведены для прессы.
Общественное негодование в особенности распалило решение прокурора штата предъявить Дойлу обвинение только в одном, самом последнем из совершенных им двойных убийств. Кингсли и Нелли Темпоун — состоятельная чернокожая супружеская пара, уже пожилая, — были зверски замучены в своем доме в Бэй Хайте, в фешенебельном районе Майами.
Выходило, что, если Дойла осудят за убийство этой четы, остальные десять преступлений, которые он совершил (а в этом ни у кого сомнений не было), так навсегда и останутся не раскрытыми.
Когда прокурор Адель Монтесино с одобрения своего руководства повела дело именно так, это вызвало бурю возмущения родственников остальных жертв, которые жаждали справедливости и отмщения за загубленные жизни своих близких. К критике этого решения сразу подключилась пресса, в которой Дойл еще до суда был признан виновным. Газеты и телевидение обычно не опасались последствий в таких ситуациях. «Где это слыхано, чтобы серийный убийца подавал в суд за клевету?» — заметил один из редакторов.
Атмосфера накалялась.
Стало известно, что даже начальник полиции Майами лично обращался в прокуратуру с просьбой включить в обвинительное заключение еще хотя бы одно двойное убийство.
Однако Адель Монтесино, невысокая, полная дама лет сорока пяти, которую некоторые заглазно называли бой-бабой, упрямо стояла на своем. Она занимала свой выборный пост третий четырехлетний срок подряд, уже объявила, что не будет снова добиваться переизбрания, а потому могла себе позволить абсолютную независимость.
Сержант Малколм Эйнсли был в числе тех, кто присутствовал на обсуждении стратегии обвинения накануне суда, и сам слышал слова миссис Монтесино: «Только по делу Темпоунов мы имеем железные доказательства вины Дойла».
