Вся ее жизнь была игрой в «спеши, не торопясь», полной обещаний, что следующая очередь — ее и что все наладится. Но эта очередь никак не подходила. Ничего не налаживалось. Иметь вспыльчивый характер — не преступление. Не преступление остро чувствовать несправедливость. Хотя, кажется, Грейсон именно так и считает. Боже, у него такой возмутительно уверенный вид. Этот человек наткнулся на мотив и решил, что нашел ключ к разгадке.
Когда приступ головной боли утих, Мэгги сказала ему:
— Что бы вы ни думали, я недостаточно сильно сердита, чтобы сжечь целую больницу.
Он дал тишине сомкнуться вокруг них, сблизить их ненадолго. Потом тихо высказал предположение:
— Может, вы были достаточно сердиты, чтобы поджечь маленький ее кусочек?
Мэгги резко глотнула воздух, а затем вынуждена была признать, что этот человек знает свое дело. Голос его звучал низко и тихо, был полон сочувствия и понимания. Даже с намеком на одобрение. Такой голос мог заставить женщину признаться в чем угодно.
Он незаметно приблизился, и его большие, широкие плечи оказались достаточно близко от нее — на тот случай, если ей захочется утешения, или облегчить душу от чувства вины и во всем признаться. Она видела, что пуговка на его воротнике висит на ниточке, что неосторожное движение бритвой оставило царапину на щеке, — и ее внезапно потрясло то, насколько остро она ощущает присутствие этого человека.
Бо уже не писал в своем блокноте. Все его внимание было поглощено ею. У Мэгги было странное ощущение, что Грейсон обладает способностью сужать весь мир до самых существенно необходимых вещей. За пределами этой комнаты не существовало никаких последствий. За какие-то секунды он ухитрился вторгнуться в ее пространство и создать иллюзию безопасности. Никто еще никогда не давал ей почувствовать себя в безопасности.
Как же ему это удалось?
Как ему удавалось заставить людей так легко верить в него, верить в его защиту? Это было невероятно соблазнительное качество. Мэгги представила себе, как люди выкладывают ему сокровенные тайны. Но этот его талант на нее совершенно не действует. Он не может защитить ее от того, чего она боится, а в том, в чем он ее подозревает, она не виновата.
Мэгги решила нажать на несколько болезненных кнопочек самого Грейсона. Он это заслужил, так бесцеремонно играя на ее эмоциях. Мэгги опустила глаза, словно подавленная чувством вины, и наклонилась к нему, почти касаясь грудью его груди.
В самый последний момент перед соприкосновением она подняла на него глаза и прошептала:
