Смертельной ошибкой отца Патмана было то, что он отдал его учиться в медресе, да не в обычное — а в медресе Хаккания в Пешаваре. Там ему быстро объяснили, кто виноват и что делать, из медресе он не только выше законченным фанатиком, но и публично отрекся от отца и от всего рода, что было самым страшным для любого афганца.
Сейчас Патман, молодой командир террористической ячейки, знавший пушту, фарси, русский и немецкий языки (немецкий учил еще в юности, русский знала мать — этническая узбечка), проснувшись, посмотрел на часы, вспомнил, какой сегодня день и понял — пора. Сегодня — все свершится.
Но прежде — нужно было кое-что сделать.
Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Ашхаду ан ля иллаха илля-Ллах"!. Ашхаду ан ля иллаха илля-Ллах"!. Ашхаду анна Мухаммадан расулю-Ллах!
Крутились приводы японского кассетника, который Патману дали в Пешаваре, переливался в колонках азан — призыв правоверных к молитве, к намазу аль-Фаджр, первому, утреннему намазу. Патман закрыл глаза, как его учили, вслушался в неторопливый мелодичный напев — и его душа наполнилась неведомым спокойствием и благостью, которая посещала его всегда, как только он включал магнитофон и слушал записи лучших чтецов Корана и слова азана и намазов.
Магнитофонные кассеты эти, в числе прочих были записаны в лабораториях ЦРУ и переданы в Афганистан в рамках секретного проекта. Помимо слышимого — в них было и неслышимое, неслышимый приказ, призыв к повиновению и Джихаду.
Первым в комнату вошел Зигар, он дежурил во дворе с автоматом в самый последнюю, предутреннюю вахту, с двух до пяти часов утра — и услышал негромкий переливистый голос азанчи, поспешил на молитву. Все они спали в одном помещении, прямо на полу, потому что вилла сдавалась без мебели, а муджахеддину, идущему по пути святого джихада не пристало заботиться о личном удобстве. На стене комнаты вчера нарисовали киблу, метку, указывающую направление на Мекку. Подождав, пока остальные проснутся, Патман, Зигар, и все остальные расстелили на полу саджады, молитвенные коврики, потом Патман снова пустил магнитофон — и комнату заполнили переливы дуау-ль-истифтах, начальной, приветственной мольбы, за которой полагается читать сами ракаты.
Бисми Лляхи Ррахмани Ррахим Аль хамду ли-Лляхи раббиль `алямин Ар рахмани ррахим Малики явмиддин…
Льется из колонок магнитофона неземная, величественная музыка, совершают саджда[1] муджахеддины, и, кажется, что во всем мире нет ничего, кроме этого, ничего кроме совершенства таухида
