Повесть об отроке Зуеве | страница 95
— Садись, обедай со мной, — пригласил Денисов, давая понять, что об остяке разговаривать больше не склонен.
Ерофеев, удалая голова, слушать ни о чем не хотел, как о том, чтобы силой вызволить Вану.
— Проси у Денисова отряд казаков — из-под земли остяка достанем. А ихнее племя кровожадное с потрохами смешаем. Наука им будет!
— Вот так ты и понимаешь науку! — рассердился Вася. — Негоже идти на самоедов с ружейным боем.
Когда он в отчаянии прибежал к атаману, и в мыслях не было просить в подмогу казаков. Единственно, в чем нуждался, — совете. Но Денисов ничего путного не сказал. А Шумский? Этому лишь бы в сохранности оставались чучела для кунсткамеры. Подосадовал на самоедов, что остяка умыкнули, и согласился на нового проводника: свет клином на Вану не сошелся. Пробормотал еще какое-то Цицероново изречение, мудрец.
Зуев не винил старика. Его понять можно. Стоит ли вязаться с инородцами, когда у команды иная цель?
«Только вышел я не в пору — пуля сделала свое…» Какие бесхитростные глаза были у Вану, когда он выкрикивал свою песенку о медведе. А может, не о таежном шатуне, о себе пел остяк, собственную судьбу предрекал?
— Трогаться, наверно, дальше пора, — сказал чучельник. — А, Василий? Чего зря время терять? Ну, случилось такое…
В русской печи томилась оленина. В избе жарко. Зуев, положив на колени тетрадь, быстро писал.
— Так что, будем собираться? — не отставал старик.
Вася не ответил, вышел во двор.
Петька грелся на завалинке.
— Айда со мной, — позвал Зуев.
Миновали огород, вышли к берегу Сосьвы.
— Дорогу на Небдинские юрты покажешь?
— Чего не показать?
— Запряжку оленей выводи завтра утром за околицу. Еду я прихвачу. Махнем?
Петька засмеялся:
— Почему не махнуть? Махнем. Наше дело служивое.
Наутро Шумский увидел на столе записку: «Други мои, ушел с Петькой вызволять Вану. Не берите в голову скверные мысли. Остаюсь — Василий Зуев».
Чучельник вздохнул: «Во, во, так и чуяло мое сердце».
Вышел во двор.
— Спаси тебя господь…
Изба гудела от комаров. Ладонь поднимешь — кровоточит. Лежа в постели, Шумский закидывал на лицо бороду: как сеткой укрывался. Ворочался, кашлял, вздыхал.
Какие чучела сделал — трехпалый дятел, гагра чернозобая, турпан, чагва. А бурундук? Оскал крысиный, а так и хочется погладить по шерстке. В кунсткамере сроду таких зверюшек не было, вот народ подивится.
Васька, Васька… Как подумает о нем, ничего не мило.
В церкви перед иконой Николы Чудотворца поклонился:
— Верни, святой, Василья Федорова Зуева. Не допусти ранней его погибели. Мало чего хорошего видел. Зла никому не принес, чист, не грешен.