Повесть об отроке Зуеве | страница 116
В другой раз путешественники стали свидетелями еще более поразительного зрелища. Прямо на берегу стояло несколько разодранных, покинутых чумов. В кострищах серел пепел, валялись головешки, оленьи рога. Еще недавно, судя но всему, тут жило племя. И вот — снялось. Тишина. Запустение.
Вану огляделся, побежал в сторону редкого березнячка. Позвал Зуева.
Свежесколоченный сруб, перевернутые нарты. И мертвый олень. В срубе — переломанные луки, стрелы, ножи, искромсанные сети, остроги, лыжи.
— Надо ж так вещи попортить, — вздохнул Шумский.
— Надо! — вскричал Вану. — На тот свет мертвого самоеда повезет мертвый олень. Самоед умер — вещи его тоже умерли.
— Поди ж ты…
Зуев подумал о том, как удивителен обряд, в котором сочеталось детское простодушие с поразительной верой в бессмертие.
— Мир праху твоему, — сказал Шумский и бросил горсть сырой земли в сруб.
Глава, в которой рассказывается, как Василий Зуев еще раз встретился с Эптухаем
По воде из Березова в Обдорский городок — пять дней пути. Но зуевская команда добиралась две недели. Ближе к северу Обь, соединив высокой водой бесчисленные свои протоки и рукава, становится безбрежной и неспокойной: крутая волна, штормовые ветры.
На высоком берегу завиделась сторожевая башня.
В Обдорском городке команда путешественников но нашла покоя. Едва зачалили лодки — услыхали доносящиеся сверху выстрелы. С деревянной крутой лесенки сбегал казак с мушкетом на спине.
— Кто таковы?
— Веди к атаману, — сказал Зуев.
Обдорский городок — небольшая крепость, загороженная тыном с четырьмя башнями — двумя угловыми и двумя проезжими. Десятка четыре курных изб, амбары, питейная лавка, деревянная приземистая церквушка.
Городок точно вымер, только на восточной его стороне несколько казаков тянули к проезжей башне пушку. Пушка не давалась, колеса се до половины утонули в грязи. Казаки подпихивали пушку плечами, подтягивали веревки, сами путались в них. И еще больше раскалялись, обрушивая па пушку, как на живое существо, гнев и бессовестную ругань.
Казак привел путешественников к приказной избе с внушительной клетью и свежевымытыми слюдяными окнами.
В горнице — битком народа. Галдеж — слов не разобрать. Кто перезаряживал мушкеты, кто пересыпал в мешочки порох, кто наскоро ел за столом, уставленным снедью.
— Атаман! — крикнул приведший сюда зуевскую команду. — Тут до тебя люди.
Со скамьи поднялся детина в черной пестрядинной рубахе, в плисовых шароварах, островерхих восточных чувяках на босу ногу. Вид у него был совершенно не воинственный и уж никак не атаманский. Один глаз глядел прямо, другой безбожно косил.