М. Т. Калашников:
«Страшное было время. Тогда даже в частушках, которые печатались в календаре (численнике, как его тогда называли), чувствовалось невеселое настроение алтайских крестьян:
Сибирь — сторона хлебородная,
Хлеб в Поспелиху свезла —
Сама голодная!
Ох, матушки!
Новый хлеб заколосится —
Шелк оденем вместо ситца…
Ох, батюшки!
Крепко бабушка не ныла,
Революцию бранила…
Ох, матушки!
Вот свобода, так свобода —
Нету хлеба у народа!
Ох, батюшки!
Сколько же было пролито слез, когда в дома крестьян приходили те, кому было приказано изъять все, что считалось в хозяйстве лишним. Ведь ничего лишнего у мужика не было! Тогда невозможно было себе представить, чтобы кто-то чужой сказал: “Вот это и это у тебя лишнее, оно не должно тебе принадлежать”. Но проверяющие забирали все: скот, птицу, хлеб и даже основной продукт крестьянина — картофель. Вся усадьба тщательно обследовалась: не припрятал ли чего-либо хитрый хозяин, не закопал ли в землю?
Нам, детям, было известно, чьи родители рьяно выступали за лишение гражданских прав и за высылку тех, у кого на подворье было более двух лошадей или другой животины. В школе началась смута и разобщенность, ученики также разделились на бедных и богатых. И пошли взаимные упреки и оскорбления, которые часто заканчивались крепкими потасовками.
Обзывались словами, которые только что стали входить в обиход: кулак, подкулачник, богатей, захребетник. В потасовках, как правило, всегда обвиняли “захребетников”, хотя они и не нападали первыми — они защищались».
Мише Калашникову не было еще и одиннадцати лет, когда их семью признали «кулацкой» с суровым вердиктом — «подлежат выселению в северные районы Сибири».
«Всего-то было у нас три-четыре лошади, — говорит М. Т. Калашников. — Ну что поделать — кулаки. А записала в этот черный список, без суда и следствия, простым голосованием беднота на сельском сходе».
В когорте той курьинской бедноты в основном были лодыри да бездельники. Такова была горькая правда того ужасного времени. В семье Калашниковых тогда подрастало пятеро сыновей. Старшему Ивану было 15 лет, младшему Николаю — 3 года, Андрею — 14 лет, Василию — 10. Родители Тимофея Калашникова к тому времени уже обрели вечный покой в Курье. Предстоял тяжелый, изнурительный переезд в таежную Сибирь, на необжитые места. Две старшие сестры Михаила — Агафья (Гаша) и Анна (Нюра) уже создали свои семьи и поэтому остались в Курье. Тимофей Александрович и Александра Фроловна подались с сыновьями в глухую таежную ссылку. Все их нажитое трудом честным и непосильным имущество было конфисковано. Всего же была раскулачена и выслана из Курьи половина крестьянских семей.
