— Дед Мороз, Кристина была ленива в этом месяце…
— Ай-ай-ай, — ворчал человек в красном. И с суровым видом записывал что-то в книжку.
— Дед Мороз, Сюзель очень мужественно перенесла коклюш…
— Да, да! — отвечал человек в красном многообещающе ласковым голосом. И делал другую пометку в другом столбце своей книжки.
Затем сказочный посетитель обычно исчезал с родителями в столовой. Сквозь дверь доносились таинственные звуки раскупориваемой бутылки, бульканье и звон стаканов.
Вечером чудесный старик вновь появлялся во время большой репетиции завтрашнего праздника. Человек с Сумкой передавал ему письма с просьбами, и он уходил. Или, вернее, становился невидимым, и, взвалив на плечи невидимую корзину, всю ночь шагал по черепице крыш, перепрыгивал с одной крыши на другую, не вспугивая даже ворон, спускался по печным трубам и раскладывал по сабо, стоящим перед очагами, вожделенные игрушки.
«Взрослые» считали, что это был не Дед Мороз, а переодетый Гаспар Корнюсс. И даже, что «накачавшись» с родителями во всех столовых, к концу своего обхода он бывал совершенно пьяным. На это «младшие» логично отвечали, что такой толстяк, как Гаспар Корнюсс, никогда бы не смог пролезть в печную трубу, а значит, Человек в красной накидке не кто иной, как Дед Мороз.
Прошло два дня. Наступил канун Рождества.
Этим утром у всех ребят, которые, проснувшись, первым делом бросились к окнам и прижали к стеклу еще сонные мордашки, вырвался один и тот же торжествующий возглас: «Снег!..»
Мальчика, который бросил первый в эту зиму снежок, звали Жюль Пудриолле. Он был сыном булочника Пудриолле, изображавшего чудовище во время праздничной процессии 6 декабря.
Снаряд попал в вывеску гостиницы «Гран-Сен-Николя». Папаша Копф выскочил из-за двери, потрясая кастрюлей.
— Я до тебя доберусь, вредитель недоделанный!
Его голову венчал великолепный белый поварской колпак. Жюль Пудриолле показал ему нос и закричал:
— Вы часом не кота Матушки Мишель варите, Папаша Простак?
— Шалопай! Поросенок неумытый! Уноси ноги, пока цел!
Мальчик пожал плечами, зажег сигарету и пошел к церкви, лепя новый снежок. Ему было пятнадцать лет. Над губой у него пробивался пушок, пока еще слишком короткий, чтобы закручивать усы. Пудриолле тайком пытался ускорить его рост, смазывая кремом, остатки которого ему дал ученик парикмахера, бессовестно утверждая, что это средство для ращения усов.
Афиша на окне ресторана возвещала, что вечером состоится
