Сладкий.
«Надо будет потом поговорить с Георгом, — растерянно подумала я, отставив чашку. — Рэйвен же просил — без сахара».
Звякнул колокольчик над дверью — раз, другой… В кофейню начали подтягиваться завсегдатаи.
День вернулся в обычную колею.
…Леди Милдред необычайно взволнована. Она говорит экзальтированно и живо — насколько это возможно для мертвой.
— Балы — это чудесно, Гинни. А бал-маскарад… Просто чудесно!
Оглядываюсь. Комната смутно знакома — точнее, не комната, а небольшой зал. Хмурюсь, пытаясь сообразить: это ведь наш замок? Тот самый, сгоревший? Стены, отделанные деревянными панелями цвета темного янтаря, узкие высокие окна, старинная люстра со свечами высоко под потолком… Взгляд наталкивается на огромный холст с батальной сценой, и я внезапно вспоминаю: второй этаж, приемная для «угодных гостей невысокого звания», та, что за библиотекой.
Только зеркала, перед которым приплясывает с платьем леди Милдред, здесь никогда не было.
— Танцы — всю ночь напролет! Фейерверк в саду! Оркестр! Все разодеты, будто королевы и короли, и это редкий случай, когда никто не попрекнет тебя немодно пышными юбками или неуместной по летней жаре меховой накидкой. Чопорные леди и строгие лорды чувствуют себя свободней. Флирт, невыполнимые обещания, шутливая пикировка… Мы с Фредериком познакомились именно так. Точнее, нас познакомил бокал вина, опрокинутый на мое платье. Белое платье, Гинни, ах, как у невесты!
Я по-детски хихикаю, прикрывая рот ладонью. Редко можно увидеть бабушку такой.
— Мне было семнадцать, Гинни, — она прикладывает к себе ослепительно белое платье и замирает. В зеркале должно появиться отражение, но я не вижу ничего — лишь некое смутное мельтешение, как рябь на грязной воде. Бабушка вздыхает и проводит по платью рукою; складки ткани смещаются, открывая взгляду темно-красное пятно на лифе. — Мой первый бал, великолепие дворца, все такое новое и блестящее, я в своем платье — как богиня света… и какой-то кривоногий нахал со своим вином! — бабушка усмехается. — Впрочем, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, ноги у Фредерика были исключительно прекрасные. И танцевал он так, что захватывало дух.
Рябь на зеркальной поверхности меняется, и теперь мне кажется, что там, за гранью, кружатся по бальному залу в замысловатом танце изящные пары. То ли люди, то ли тени, то ли фигурки в исполинской музыкальной шкатулке.
— Он опрокинул на меня бокал — и не подумал извиниться, я поколотила его веером и обругала так, как наш кучер обычно ругал садовника. Слово за слово… Другие люди останавливались, чтоб посмотреть на нас. Потом подоспела и тетушка Джоанна — хорошая была женщина, жаль, умерла еще молодой, — углядела это безобразие и быстро поняла, как найти на нас управу. Оркестр заиграл вальс, Джоанна посмотрела на Фреда строго и сказала: «Вы, сэр, собирались пригласить леди на танец, как я понимаю?» И голос у нее был такой, что Фред вытянулся в струнку, как рядовой перед генералом, и только и мог ответить, что «Да, леди, со всем почтением, леди!». И мы закружились в танце… А вальс, милая моя Гинни, словно для того и придуман, чтобы соблазнять романтичных девушек.
