Так почему же теперь, глядя на убитого врага, на его белое, бескровное лицо, на котором оставался и не таял свежий снег, на откинутую в сторону руку со скрюченными пальцами, я испытывала смешанное чувство подавленности, отвращения и, как ни странно, жалости…
Завтра я снова полечу на бомбежку. И послезавтра и потом, пока не кончится война или пока меня не убьют… Такие же немцы, как этот…
Где же тогда место жалости?..
Село Красное. Сюда мы прилетели днем.
А сейчас вечер. На улице слякоть, идет мокрый снег.
Мы с Ирой сидим на печке в теплой хате, наслаждаемся. Щелкаем семечки и крутим патефон.
Полетов нет. Хорошо — можно хоть денек отдохнуть.
Хрипло поет надтреснутая пластинка:
Валенки, валенки-и… не подшиты, стареньки!
Растет гора шелухи на печке. Ира нерешительно предлагает:
— А не пора ли на боковую?
Я киваю головой: пора. Завтра с утра опять перелет на новое место. И… продолжаем машинально щелкать семечки. Жареные, вкусные — трудно оторваться.
Внезапно стук в окно. К стеклу прижимается чье-то лицо.
Я вижу смешно приплюснутый нос и руку с растопыренными пальцами.
— Быстро на аэродром! На полеты!
Выглядываю в окно: снег не идет, темное небо в звездах. Как говорится, вызвездило.
Молча мы натягиваем на себя комбинезоны, надеваем унты. Не хочется выходить из теплой хаты.
А патефон визжит:
Других пластинок нет, это единственная.
Хозяйка стоит у печки, сложив руки на животе. Смотрит на нас жалостно.
— Салют, Ефимовна! — улыбаемся мы ей и выходим в черную ночь.
До утра мы успели сделать два долгих вылета. Немцы оказались далеко: они отступали безостановочно, отходя в направлении Краснодара. Мы бомбили автомашины, которые шли колонной, с включенными фарами.
На рассвете, вернувшись с аэродрома, мы с Ирой вошли в хату. Старались не шуметь, чтобы не разбудить хозяйку. Но, открыв дверь комнаты, остановились на пороге в изумлении: наша Ефимовна стояла у печки на том же самом месте, что и вечером, в той же позе, сложив руки на животе. И смотрела жалостно — точь-в-точь как вчера. Как будто и не ложилась…
— Вы что, Ефимовна? Так и стояли всю ночь? — спросила шутя Ира.
— Верну-улись… — сказала она вдруг нараспев и отошла наконец от печки. Потом спросила: — И что ж, всегда так — целую ночь?
— Да как придется…
Она покачала головой недоверчиво и облегченно вздохнула.
— Ну теперь спите.
Мы забрались на печку. Я долго еще ворочалась.
— Ира, она и в самом деле не ложилась?..
