— Товарищ, старший лейтенант, это правда, что скоро войне конец, — спрашивает Джафаров, затянувшись сигаретой.
— Откуда у тебя такие сведения?
— Рахим говорил.
Рахим, личный шофер майора Шефра, начальника разведки соседней афганской части.
— Ну и что говорил Рахим?
— Он слышал по голосу Америки, что в Кабул из Москвы пришел приказ, чтобы мы потихонечку свертывали свои дела здесь.
— Я был бы рад, если бы такой приказ существовал.
— Значит все лажа?
— Может быть…
— Вляпались. Теперь выбраться из этого дерьма не можем.
— Разговорчики, товарищ сержант.
Наступила тишина. На броне сидеть неудобно и большинство солдат разместилось на украденных в части одеялах, другие — на скатках шинели. Кто то любезно предложил врачихе скатку и та, поудобней сев, подтянула коленки так, почти положила на них голову.
— Доктор держитесь, за кронштейн башни, — прошу я ее, — не дай бог, свалитесь при повороте…
— У нас был такой случай, — опять заговорил сержант. — В прошлом году мы из туннеля перли на Кабул, а салажонок Баташов заснул на броне и его вынесло в стенку скалы при повороте…
— На смерть? — спросил Коцюбинский.
— Нет. Живым остался, только два ребра сломал, его сразу же домой отправили.
— Вот повезло то.
— Повезло лейтенанту Цваху, ему мизинец пулей отбило. Мало того, что его домой отправили, так даже орденом наградили.
Несколько салаг, прислушивавшихся к разговору, завистливо вздохнули.
— Товарищ старший лейтенант, — спрашивает меня неугомонный Коцюбинский, — а правда, что 37 пост самый опасный на дороге в Герат.
— Правда. Он стоит на самой развилке дорог у селения. С гор его все время тревожат маджохеды, а с поселка постреливают жители.
— За что они нас так ненавидят.
— У жителей востока, есть такое понятие — кровная месть. Вот так и идет по цепочке, за отца, за сына, за детей….
Боже мой, что я несу? И дураку ясно, что Афганцы ненавидят нас за то, что мы ведет себя как захватчики в их стране. Но нельзя же говорить об этом солдатам.
— Если мы знали об этой их особенности, зачем нужно было начинать убивать этих отцов, сыновей и детей? — фыркает сержант.
— Наверно такие вопросы надо задавать не мне.
Мы опять замолчали. Глинобитные жилые строения кончились и перед нами выплыла зигзагообразная лента дороги. То слева, то справа, стали появляться возвышенности, а далеко впереди замаячили горы.
— Скоро начнется, — тянет сержант.
— Что, начнется? — пугается Коцюбинский.
— Самые опасные приключения.
— Ребята, — обращаюсь я к солдатам, — подъедем к горам, слушайтесь только мою команду или сержанта, не раздумывая делайте то, что вам прикажут.
