Был ли парк как-то звукоизолирован, чтобы не досаждать горожанам? Даже если аттракционы еще не заработали, он должен был слышать хотя бы толпу за домами. Ему казалось, что весь город затаил дыхание. Шаги его зазвучали твердо, механически, когда он поспешил по заросшему мхом тротуару. Он свернул на тропу, которая вела к ратуше. Среди костлявых домов улицы напротив был магазин, в котором горел свет.
Это была пекарня, в которой его мать покупала пирожки каждый уикэнд. Вкус его любимого пирога, желе, сливки и джем, наполнил его рот при воспоминании об этом. Он увидел пекаря, постаревшего, но не такого старого, как Слэйд ожидал. Тот обслуживал женщину при масляном свете, который казался ярче электрического, ярче, чем Слэйд когда-либо видел в магазинах. Вид всего этого и вкус вызвали у него такое чувство, что открыв сейчас дверь в магазин он может шагнуть в воспоминания, купить пирожки и отнести их как подарок к возвращению домой, в тепло чаепития у огня, долгие тихие вечера с родителями, когда он рос, но еще не перерос их.
Он не имел права воображать такое, он был уверен, что такое невозможно. Его рот высох, вкус исчез. Слэйд пошел мимо магазина не переходя дорогу, отворачиваясь, чтобы пекарь не позвал его. Когда он обошел магазин, свет погас. Может быть это был луч солнца, но он не мог найти просвета в облаках.
Кто-нибудь в ратуше должен знать, сохранился ли его дом. А в ратуше должно быть были люди: он слышал приглушенные звуки вальса. Он поднялся по вытертым ступенькам, прошел между колоннами декоративного портика. Двойные двери были слишком велики для этого здания, а оно было размером с отель, и сперва казались слишком тяжелыми или слишком разбухшими и не открывались. Наконец ржавые ручки поддались под его весом, и двери распахнулись вовнутрь. Приемная была неосвещенной и пустынной.
Вальс все еще был слышен. Бледный луч света протянулся перед ним и указывал на архитектурный макет на столе посреди приемной. Он прошел за своей размытой тенью по освещенному треугольнику ковра. Макет был так основательно разрушен, что было невозможно понять, какой вид на город он изображал. Если на нем были показан улицы и аллеи, нельзя было определить, где они начинались или заканчивались.
Он прошел мимо пустующего справочного стола в направлении музыки. После минуты блуждания впотьмах по коридору он оказался в бальном зале. За пыльными стеклянными дверями свет шел только от высоких фрамуг, но пары вальсировали по голому полу под музыку, которая, как ни странно, казалась еще более далекой. Их лица были серыми пятнами в полумраке. Это должно быть какой-то праздник для стариков, говорил себе Слэйд, так как больше половины танцующих были лысыми. Он направился обратно в приемную, не желая их беспокоить.
