Береговые жители и матросы бригантины окружили прибывших. Те улыбались устало и неуверенно, как бы сомневаясь, что всякая опасность уже миновала.
Вокруг "беседки" толпилось вместе с моряками человек тридцать — сорок местных жителей. Все это были мужчины, крепкие, рослые и медлительные. Они были в толстых куртках и высоких, по бедра, рыбачьих сапогах.
Женщины и дети разноцветными пятнами маячили на кромке невысокого обрыва над пляжем.
За обрывом виднелись дюны, поросшие зеленым дроком и чахлыми соснами.
Высокий голубоглазый человек, без шапки, босой и весь мокрый, выделялся среди жителей и был среди них как бы главным. Он сказал Гвоздеву, улыбаясь дружелюбно, но очень солидно:
— Ну, слафа поку. Все на переку. Мокло пыть куже!..
Это означало: "Ну, слава богу. Все на берегу. Могло быть хуже."
— Это он и помог мне из бурунов выбраться, — сказал Ермаков. — Он тут вроде старосты у них, что ли. Его Густ зовут.
— Нет, нет… не есть староста, староста там. — И высокий человек махнул рукою в сторону дюн, за которыми, вероятно, находилась деревня.
Удивительно ясные голубые глаза и энергичное лицо Густа, красное от холода, очень понравились Гвоздеву.
Ветер трепал длинные мокрые волосы Густа, и он, отводя их от лица рукою, сказал:
— Шапка потерял море. О! Море шутки плоки.
— Молодец, Густ, спасибо тебе, — хрипло сказал мичман.
Он только сейчас почувствовал, как страшно устал — и душевно и физически. Плечи его ныли, будто на них лежала бог знает какая тяжесть. Глаза слезились, лицо и руки, исхлестанные и разъеденные соленой морской водой, распухли и болели.
Но до отдыха было еще далеко. Надо было прежде всего поудобнее устроить раненых, из которых трое не могли двигаться сами. Надо было найти приют больному капиталу. Надо было до темноты собрать и сложить все, что можно было спасти из имущества бригантины, и назначить надежных часовых. Надо было просушить и привести в порядок судовые документы, надо было устроить ночлег и найти пищу для матросов…
Матросы с "Принцессы Анны" в мокрой и изорванной одежде, озябшие на ветру, толпились вокруг Гвоздева.
Он снова, как тогда на полуюте, всмотрелся в их лица и вдруг понял, что теперь на них не было того недоверчивого ожидания, которое он заметил тогда, перед последним рейсом бригантины. Сейчас люди смотрели на него с ласковым уважением. Мичман понял, что он оправдал их доверие и что теперь они признают его своим командиром не только по чину, но и по заслугам и по праву.
