Жалея старого боцмана, Удалов часто присаживался возле него и отвлекал его внимание от боли разными историями, сказками и матросскими прибаутками, которых он знал неисчислимое количество. Порою он болтал на своем "французском" языке с матросами из команды брига, приходившими в качестве заказчиков к Бледных. Особенно частым посетителем был курчавый матрос тот, кто принес табак. Его звали Жозеф. Удалов делал во французском языке большие успехи. Природная сообразительность и музыкальный слух сослужили ему в этом деле хорошую службу.
Вечером 23 августа пленные узнали от Жозефа, что назавтра назначен штурм Петропавловска.
Еще было темно, когда на судах всей эскадры заиграли горнисты и послышалось пыхтение парохода "Вираго", гулко разносящееся по воде.
Усов завозился на своей койке.
— Дать чего, дядя? — спросил Удалов.
— Нет… — хрипло отвечал старик. — Молитесь, ребята, видно, штурм начинается.
С рассветом началась сильная канонада, и можно было расслышать всплески русских ядер, падавших в воду неподалеку от брига.
Час шел за часом, жаркая пальба не прекращалась, и пленные томились в неведении — что же происходит?
Озабоченные часовые ничего не отвечали на вопросы Удалова, да и знали-то они, впрочем, немного. Чем дальше, тем больше нарастало волнение Усова и Удалова. Попов заснул на своей койке, а трудолюбивый Бледных принялся за свое плетение. Удалов стоял у закрытого иллюминатора и, припав к нему ухом, старался по звукам стрельбы определить положение.
— Вот наши бьют, а это погромче — видать, с ихних фрегатов… А это с "Авроры", уж это я точно знаю, этот звук я знаю! — говорил он.
Выходило, что "Аврора", "Двина" и русские батареи успешно обороняются. Новые часовые, сменившие прежних, сказали, что готовится десант, и скоро артиллерийская пальба еще больше разгорелась и в грохоты и раскаты артиллерийских залпов вплелась дробная россыпь ружейной перестрелки. Удалов, не в силах сдержать волнение, заметался по тесной, полутемной каюте и наконец, бросившись на свою койку, замолк. Боцман приподнялся на локте, стараясь вслушаться в звуки стрельбы. Бледных оставил свою работу и поднял на товарищей встревоженное лицо.
Пушки умолкли. Около часу, то нарастая, то затихая, продолжалась ружейная трескотня. Но вот наступила тишина.
— Кончилось будто, — сказал Бледных и вздохнул тяжело. — Ужели одолели наших, а, ребята?
— Не может этого быть! — сердито буркнул боцман.
Удалов молчал, чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся извне.
