— Охо-хо! — вздохнул Новосельский. — Пошли в кают-компанию, господа. Боюсь, как бы зуб не застудить.
Офицеры ушли. Ночь прошла без происшествий, если не считать, что два раза по сигналу с фрегата меняли курс. На исходе восьмой склянки на юте появился Новосельский, чтобы сменить Скарятина, стоявшего с двенадцати до четырех. Море, по которому бежали хлопотливые некрупные волны, было пепельного, серого тона. В небе еще виднелось несколько бледных, как будто сонных звезд. На востоке над горизонтом протянулись длинные темно-серые облака, и между ними и морем желтела узкая щель.
Казалось, что из нее и дует ровный, бойкий ветерок, изменивший за ночь направление. В этот сонный, предрассветный час море пахло особенно пряно и живительно.
Новосельский явился с завязанной щекой. Красивое его лицо было томно, и говорил он голосом, ослабевшим от страданий. Скарятин торопливо сдавал вахту. Он так и сиял, предвкушая отдых.
— Александр Иванович только что ушел к себе, — сказал Скарятин, закончив процедуру передачи вахты. — Приказал в случае чего будить немедля. Ну, все. Желаю!
Жизнерадостный лейтенант пожал вялую руку Новосельского, причмокнул губами и, прищурив веселые карие глаза, добавил:
— Сейчас с холоду стакан чаю горячего с ромом и лимончиком — и на боковую, а?
— Ты сибарит, Сережа! — томно проговорил Новосельский.
— Федя, Федя, не знай я твоего характера, да с моим добрым сердцем, как дурак отстоял бы за тебя вахту. Жалость берет — на тебя смотреть. А ведь все фантазии, не сойти мне с места, воображение твое — и все!
— Глупости какие! — простонал лейтенант. — Иди уж, не мозоль глаза!
Скарятин захохотал и бросился к трапу со стремительностью прямо васютинской.
— Вперед смотреть! — звонко прокричал Новосельский, но, вспомнив, что он всю ночь "прострадал зубами", схватился за щеку и разбитой походкой зашагал по юту.
Рассветало быстро. Щель между морем и облаками стала оранжевой, потом малиново зардела. Небо поголубело, звезды исчезли. Фрегат и второй бриг пенили море вдали, за ними снова возникли розоватые и воздушные далекие берега Анатолии.
— Паруса справа два румба! — прокричал часовой с салинга[3].
Новосельский схватился за зрительную трубу.
— Разбудить капитана! — приказал он.
На ют поспешно поднялся Казарский. Его бледное узкое лицо было озабочено.
— Что там, Федор Дмитриевич? — спросил он Новосельского.
— Эскадра два румба справа, идет встречным курсом.
— Оповестить "Штандарт"! — приказал Казарский.
