Удивляла и кошачья привычка чужеземца засыпать в любое время в самых неожиданных местах. Раз он уснул прямо в кресле Меринова, раскидав в стороны свои обвислые уши. Во сне он пошевелил ногами какие-то рычаги, и снаряд от этого немножко тряхнуло.
Однажды дед Андрей зашел по какой-то надобности в его кабину и потом рассказывал, что увидел следующую картину: вислоухий чужак стоит перед своим каменным изваянием и что-то ему по-своему втолковывает, а между делом достает из мешочка желтые шарики и бросает идолу в дырку, которая, должно быть, по замыслу ваятеля означала рот.
— Язычество, как оно и должно быть, — пробормотал инженер.
— Оно понятно, что язычество, — отвечал ему дед, хмурясь, — а все ж на душе мерзостно. Погань…
На третий день Меринов предупредил, что с завтрашнего обеда начнется опять летание под потолком.
Мужики это степенно обсудили, а Гаврюха с беспокойством сказал, что надо бы приучить чужеземца вести себя смирно.
Позже к Жбанкову в кабину вошел Степан и сказал:
— Барин! Вели рыжему Вавиле у чужеземца червонцы не выманивать. Это прямо срам один, что делается.
Петр Алексеевич насторожился. Вот что оказалось.
Однажды, когда мужики столовались, чужеземец по своему обыкновению ворвался и вырвал кусок у Вавилы чуть ли не изо рта.
Вавила тут же вскочил, заорал, замахнулся на пассажира и обложил его такими матюками, что всем стало неловко.
Чужак, видать, сообразил, что сделал непотребное, достал из-за пазухи мешочек, а из мешочка — золотой червонец! Ну, не червонец, но золотой кругляш сходных размеров. И протянул его Вавиле вроде как в уплату за беспокойство.
Тот, не будь дурак, и обратил все себе в пользу. Стал оказывать чужеземцу разные услуги, носить ему горшки с едой, а когда тот их принимал — протягивал руку. Плати, мол. Чужеземец без разговоров давал кругляш. За полдня Вавила восемь штук уже слупил.
Услышав это, Петр Алексеевич пошел искать Вавилу. Нашли его в нумере у чужеземца. Вавила был сплошная любезность, он держал в руках корец с квасом и сладко улыбался.
— Ну-ка, выйди, — бросил ему Жбанков, нахмурив брови.
В коридоре купец взял его за рыжий вихор и тряхнул хорошенько.
— А ну, рыжая бестия, выкладывай монеты!
— Это почему? — озлобился Вавила. — Он сам их дал, стало быть, я заработал.
— Все, что ты заработал, я тебе дома сполна выдам, — угрожающе пообещал Жбанков. — А это есть грабеж и обман. Я позорить честное купечество не позволю!
Вавила, сверкая глазами, оглядел собравшихся.
