— Ну, это так… Самим же Сталиным культ личности клянут. Цитатками из него.
— Неважно как — важно, что ругают. И теперь неясно, кому надо женю лизать. Честное слово, брось ты эту хреновину, женись на Валюхе и иди чинить телевизоры. Хочешь, устрою?
— Спасибо, обойдусь. И лизать никому не буду.
— И с голоду сдохнешь. Нет, всерьёз, Борька. Я тебя, дурака, люблю. Парень ты свой, а что глупый, так то проходит. Я давно тебе по-мужскому сказать хотел: бросай ты эти собачьи хреновины. Вон опер уже за машинкой присылал. Зачем, думаешь?
— А фиг его знает…
— Пропадешь, парень, — вздохнул Гришка. — Машинку везешь? — кивнул на чемоданишко.
— Ага. Допечатаю и в Москве оставлю.
— А чего скажешь?
— Ну, чего-нибудь надумаю…
— Надо сразу, один раз придумать и насовсем. Не положено офицерам машинку иметь.
— Где не положено? В уставе?
— И без устава голову иметь надо. Это множительный аппарат, понял? Может, чего-нибудь печатал на ней?
— Нет, ничего. Ну, реферат и заметки всякие…
— А — такого ничего?
— Да нет. Я всё по одному разу печатал. Только реферат в трех копиях.
— Ну, значит, просто интересуется. Может, корпусной «Смерш» взглянуть хотел. Привези назад.
— Как же, разбежался! Получишь с них потом. Скажу, продал или за долг расплатился.
— Надо конкретно. Можешь сказать, мне отдал. Но уж тогда точно отдай. Или жалеешь?
— Мне допечатать надо. Страницы три.
— Поедем к одному человечку. Там допечатаешь.
— А удобно? Мне, правда, всего три страницы. Час — не больше.
— Удобно. Все удобно. Это такой экспонат. Девять лет отсидел, а хоть бы хны, огурец парниковый! Веселая история! Может, рассказывал — не помнишь? Фрукты сушеные. Абрикосы. В общем, ленинградская симфония! Чем только человек ни занимался: и снабжение тебе, и руководство (ну, и перерывчики — само собой!). Но выходил. А в сорок первом послали в Грузию. Заготовлять чего-то, не пищевое. А тут война. Ну, он, понимаешь, скумекал, что непищевое подождет, оформляет документы и везет в подарок Питеру три вагона сушеных абрикосов. Кураги. Война только-только разворачивается. А он парень головастый. Финскую помнил и знает, что Ленинград — город фронтовой. Все может случиться. Везет он на север с Кавказа три вагона — и всё одни сушеные абрикосы. Ну, два вагона у него оформлены по чистой, комар носу не подточит, а третий, как говорится, в уме. Ехал он, может, месяц и чуть не последним эшелоном в Питер проскочил. Два вагона, ясное дело, рабочему Ленинграду передал и еще благодарность заработал. К медали, вроде, представили. А третий вагон на рельсах оставил и разгрузил со своей бражкой втихаря. Вагон сухофруктов. Представляешь? Тут зима. Блокада. Чуть не миллион или больше с катушек долой. Рояль за полбуханки шел. На растопку, понятно. Не до консерваторий было. А тут тридцать, может, тонн кураги!
