на губах. В помутневших глазах боль и мольба. О чем?
— Ксюша, успокойся, ласточка! Зачем переживаешь, не нужно так много вспоминать и думать. Побереги себя, ведь ты у нас умница! — говорит санитарка Люба и уговаривает больную: — Я варенье из дома принесла, клубничное. Твое любимое. Давай успокойся, моя хорошая, да и попьем с тобой чайку!
Та слышит, силится побороть приступ, хочет что-то сказать санитарке, но язык не слушается, не выталкивает слова изо рта, держит их на замке за зубами, даже челюсти свело от боли.
Санитарка Люба давно научилась определять состояние больных по глазам. Коль реагирует баба на слова — приступ не глубокий, скоро закончится, можно не переживать и не вызывать вторую санитарку и врачей.
Вскоре приступ стал ослабевать. Старушка уже не билась об пол, тихо лежала под своей койкой, положив под щеку вместо подушки тапочки. Она гладила их ослабевшей, дрожащей рукой и улыбалась кому-то невидимому. Вот Ксения дернулась, словно ее ударили, свернулась клубком, долго вздыхала, плакала, потом вылезла из-под койки, виновато опустив голову:
— Прости меня, Любаша!
— За что? — удивилась санитарка.
— Видно, обидела тебя, — вздохнула тяжко.
— Ничуть!
— Правда? Ну слава Богу.
Ксения попала в психиатрическую больницу давно. Привезли ее поздним вечером. Увидев женщину, главврач глазам не поверил. Кандидат медицинских наук! Лучший хирург области! Ее знали далеко за пределами своего региона. Ее уважали, с ней считались, у нее в отделении проходили практику студенты из-за рубежа.
Ксения! Она сама проводила сложнейшие операции на сердце. Спасла жизни многим людям. Отнимала у смерти новорожденных и пожилых. Бывало, в лицо не запоминала, а вот по болезням помнила каждого. Случалось и ей делать операции по восемь — десять часов, а остаток дня наблюдать прооперированного и радоваться, что и этот будет жить, сумела помочь.
Сколько бессонных ночей провела в своем отделении, борясь за каждую жизнь? Этого не считала. Зачем? Ведь работала для людей.
А дома муж. Он ждал ее у дверей кабинета, на крыльце больницы и дома на кухне. Засыпал иногда прямо в одежде на диване. Голодный, необстиранный, одинокий. Он тоже работал. Мастером на стройке. И ему хотелось тепла и заботы. Он завидовал больным. Ему иногда хотелось попасть в палату, где лежали больные жены. Хоть здесь он смог бы разглядеть ее, поговорить, заставить выслушать. Глядишь, потеплела б к нему душой, пожалела б и его, домой стала б приходить. Сколько же он так терпел? Год иль два? Нет, целых двенадцать лет. Случалось, надолго уезжал в командировки, жена даже не знала.
