Теперь смеялась она.
— Ты думаешь, это меня остановило? Как бы не так. Я напяливал его, поднимал воротник, хлястик по ветру, руки в рваные карманы и вперед…
Я изобразил ей шута горохового, которым был тогда. Питер Селлерс[8] в свои лучшие годы.
— … таинственный, неуловимый, широким шагом рассекая толпу, а главное — в упор не замечая якобы косившихся на меня людей, которым, впрочем, не было до меня никакого дела. Ха! Думаю, папаша Коэн в своем дзен-буддийском ашраме на Лысой горе очень бы позабавился, увидь он меня, уж можешь мне поверить!
— А что с ним стало?
— Ну-у… Вроде он еще не умер…
— Да нет — с плащом…
— А, плащ-то! Канул в Лету… Как и все остальное… Спроси вечером у Клер, может быть, она помнит.
— Ладно… Песню я тебе скачаю…
Я нахмурился.
— Эй, ты чего? Только, пожалуйста, не надо меня грузить! Твой Коэн не обеднеет.
— Ты же прекрасно знаешь, что дело не в деньгах… Все гораздо серьезнее…
— Стоп. Знаю. Все уши прожужжал. Если на свете не останется художников, не будет и нас и все такое.
— Вот именно. То есть мы будем, но наши души умрут. О, смотри, как кстати!
Мы оказались напротив «Жибера».[9]
— Заходи, куплю тебе его, мой прекрасный мутно-зеленый плащ…
Подойдя к кассе, я нахмурился. На стойке неизвестно откуда появилось еще три диска.
— Видишь ли! — она бессильно развела руками, — эти я тоже собиралась скачать…
Я заплатил, и она скользнула губами по моей щеке. По быстрому.
Мы вновь влились в людской поток бульвара Сен-Мишель.
— Матильда, — рискнул я.
— Yes.
— Можно один нескромный вопрос?
— Нет.
Мы прошли несколько метров, она натянула капюшон:
— Я тебя слушаю.
— Почему ты стала так ко мне относиться? Так…
Молчание.
— Как? — голос из-под капюшона.
— Ну не знаю… как-то уж слишком банально… слишком меркантильно, что ли… Достаю кредитку и удостаиваюсь знака внимания — нежного поцелуя… Хотя нежного, конечно, громко сказано… скорее, небрежного… Да… Хм, и сколько же он стоит, твой поцелуй?
Я открыл кошелек и проверил чек.
— Пятьдесят пять евро шестьдесят сантимов. Отлично…
Молчание.
Вышвырнул чек в водосток.
— И опять же дело не в деньгах, мне было приятно подарить тебе эти диски, но… как бы мне хотелось, чтобы ты просто поздоровалась со мной утром, когда я приехал, мне… мне бы так этого хотелось…
— Я поздоровалась.
Я дернул ее за рукав, чтобы она на меня посмотрела, поднял руку и вяло пошевелил пальцами, напомнив ей ее равнодушный жест. Вернее, ее равнодушие.
Она резко отдернула руку.
— Причем, это касается не только меня, — продолжал я, — с матерью ты ведешь себя также… Каждый раз, когда я звоню ей бог знает откуда и мне так важно, чтобы она… Но она говорит только о тебе. О твоем к ней отношении. О ваших ссорах. О том, что ты постоянно ее шантажируешь, одаривая вниманием только в обмен на наличные… Никак иначе…
