«Но Желвак умер. Он умер, когда ему было два года, а мне шесть – за три дня до его именин».
– Твой младший сын сейчас с богами, – сказала его рыдающей матери лесная ведьма. – Он никогда больше не испытает боли, не будет голодать, не будет плакать. Боги забрали его назад в землю, в деревья. Боги – это всё, что окружает нас. Они в камнях и ручьях, в птицах и зверях. Теперь твой Желвак с ними. Он будет миром и всем, что в нём есть.
Слова старухи резанули Комка как ножом.
«Желвак видит меня. Он за мной наблюдает, он знает».
Комок не мог от него спрятаться, не мог укрыться за материнской юбкой или сбежать с собаками от отцовского гнева.
«Собаки. Хвостик, Нюхач, Рычун. Хорошие были псы. Мои друзья».
Увидев, как собаки обнюхивают тельце Желвака, отец понятия не имел, какая именно из них это сделала, поэтому зарубил топором всех трёх. Его руки тряслись так сильно, что Нюхач замолк только после второго удара, а Рычун лишь после четвёртого. В воздухе стоял запах крови, и было страшно слышать скулёж умирающих псов, но Хвостик, самый старший пёс, всё-таки прибежал на зов отца – выучка одолела страх. Когда Комок надел его шкуру, было слишком поздно.
«Нет, отец, пожалуйста», – пытался сказать Комок, но собаки не умеют говорить по-человечески, так что он лишь жалобно заскулил. Топор расколол череп старого пса, и мальчик в лачуге истошно завопил. «Так они и узнали». Два дня спустя отец потащил Комка в лес, прихватив с собой топор, и поэтому мальчик решил, что он зарубит его, как зарубил собак. Вместо этого отец отдал его Хаггону.
Варамир проснулся неожиданно, резко, дрожа всем телом.
– Проснись! – надрывался голос у него над ухом. – Подымайся, надо идти! Там их сотни!
Снег укутал его точно плотное белое одеяло. «Как холодно». Пытаясь пошевелиться, Варамир понял, что рука примёрзла к земле. Когда он оторвал её, часть кожи осталась под снегом.
– Вставай! – снова закричала женщина. – Они идут!
Репейница вернулась за ним. Она держала его за плечи и трясла, что-то крича ему в лицо. Варамир ощущал её дыхание, чувствовал его теплоту на своих окоченевших щеках. «Сейчас, – подумал он, – сделай это сейчас или умри».
Он собрал все оставшиеся в нём силы, оставил своё тело и ринулся внутрь женщины.
Репейница выгнулась дугой и закричала.
«Мерзость».
Кто это сказал – она? Он сам? Хаггон? Он не знал. Когда её пальцы разжались, его старое тело рухнуло обратно в сугроб. Копьеносица завизжала, яростно извиваясь на месте. Его сумеречный кот в своё время дико сопротивлялся ему, и белая медведица на какое-то время почти обезумела, кусая стволы деревьев, камни и просто воздух – но это было хуже.
