Фоля понял суть советской действительности ещё в 1924 году. Считая меня честным и неглупым человеком, он говорил: «Как ты можешь в это верить?!» Он пытался приводить доказательства своей правоты, но дискуссии у нас не получалось, потому что я его не хотела слушать. А через несколько лет, после тридцать седьмого года, точно так же нас не хотели слушать наши друзья.
Правду сказать, он был человеком абсолютно аморальным, но, несмотря на это и на его взгляды, я стала относиться к нему мягче, потому что в его личности было определённое обаяние.
Я не вдавалась в подробности его работы, но кое-что до меня доходило. Он уже давно жил в Китае, и у него были связи в среде русских эмигрантов. Большинство их занималось такими делами, потому что другого выхода у них не было, очень мало кто из них был устроен по-человечески. Это была ужасная картина, они вызывали у меня жалость и презрение. Близко я с ними не встречалась — мы же не считались русскими. Думаю, больше половины из них работали на ГПУ. Отец опять свёл Фолю с нашими, он и сам не знал, с ГПУ или с разведкой. Фоля чувствовал свою ответственность перед женой, они очень любили друг друга. Отец платил ему прилично, и он мог бы жить респектабельно. Душевный конфликт его не мучил. Он понимал, да и мы с отцом пришли к заключению, что все эти шпионские сведения о китайцах, которые он выдавал, не стоят выеденного яйца. Столько же было шпионажа, как и контр-шпионажа, столько же народа работало на «них», как и на «нас». Большой пользы советской власти Фоля не приносил и, конечно, был очень доволен. Но однажды он сказал отцу, что ему предлагают продать за большие деньги серьёзные сведения, относящиеся к Японии. Отец запросил Москву, пойти ли на это дело. Из Москвы ответили согласием.
В какой-то день Фоля должен был в последний раз встретиться с человеком, который передаст ему документы, и расплатиться. Но когда нужно было дать Фоле эту сумму, отец заколебался: «Я боюсь дать ему такую крупную сумму». Дело в том, что Фоля мечтал уехать из Шанхая, и для этого ему нужно было несколько тысяч долларов. Но тут я вмешалась: «Он же не получит эти сведения бесплатно? И сам ты не пойдёшь вместо Фоли. Всё дело провалится!» В общем, отец дал ему деньги, поняв, что иначе с ним невозможно работать. Фоля должен был вернуться в определённое время. Мы ждём, его нет. Либо арестован, либо сбежал. Оба варианта одинаково плохи. Нет его ни на другой день, ни на третий. Я пошла в кабаре, где работала его жена, спрашиваю, где он. Она начала: «Вот, связался с вами, его посадили, я знала, что произойдёт несчастье!» Но если бы его арестовали, то как-нибудь дошло бы до нас. Я ей говорю: «Он удрал с деньгами, у него была большая сумма». Назавтра я опять пошла к ней. Мы ходили по улицам, я добивалась, чтобы она сказала, где он, полагая, что он с ней должен был снестись. А она громко кричит: «Вы, большевики, довели его!» И угрожает, что выдаст нас. Я говорю: «Это вы будете выдавать? Вы, которая прокурором работали!» Отец ждёт, все переговоры веду я, чтобы он не был замешан, чтобы она его не видела.
