Глаза Тезея встретились с ее глазами.
- Мы с тобой одни во всем этом мире, никого больше нет, - шептала Герофила, не отрываясь от него. - Мы и космос. Твое лицо неповторимо. Больше никто не увидит его таким, каким вижу его я. Смотри на меня, пока мы не станем всем на свете. Открой мне свою тайну, как я открываю тебе свою. Любовь выше нас с тобой, она не может быть неразделенной... Иди ко мне.
Тезей приник к Герофиле.
- Смотри на меня, смотри на меня, - шепча, повторяла Герофила.
И Тезей, погружаясь в нее, видел только ее светящиеся глаза. Видел, пока не слились, не смешались их взоры и не обратились эти двое, мужчина и женщина, в единое.
Потом они долго лежали, откинувшись друг от друга. Наконец, Герофила приподнялась на локте:
- И впрямь Афродита Небесная превыше всего.
- Ты же жрица Аполлона, - заметил Тезей.
- Аполлон, как Афродита Народная, для всех, и я его жрица, поскольку живу среди мира. Но сама для себя я чту Афродиту Небесную. Это богиня каждого, а не всех. Это личная богиня. Она лично чувственна и духовна. Она избирательна. Она всегда - свободный выбор. Мы выбираем друг друга, и ты был мне богом, у тебя было лицо Аполлона.
- А как же другие? - спросил Тезей.
- Другие... - помолчала Герофила. - Что же делать, милый, если такая любовь единственна. Она противоположна порядку, который заведен на земле силой.
- Ты говоришь похоже на то, как говорит Поликарпик, - заметил Тезей.
- А что говорил Поликарпик? - оживилась Герофила.
- Он говорил, что человек не только единственен, но и отличается от самого себя по прошествии дней. Я ему возражал: а как же быть с отношением ко всем остальным? А он отвечает: остальные - это тоже наше - и тогда, и теперь.
- Умница Поликарпик, - одобрила Герофила. - Остальные все - они у нас и так есть. На всех мы и так направлены. Мы ведь не злые. А любовь - выбор. Она не может быть направлена на всех. Я не могу относиться ко всем так, как отношусь к тебе.
- Значит, в данном случае ты одновременно и к себе не так относишься.
- Значит. Но и не просто к себе. Через это мы с тобой соединяемся с тем, что неизмеримо больше нас. Мы прорываемся к неизмеримому и становимся ему равными.
- Чему?
- Не знаю... Любви, конечно... Я постигаю тебя в себе, а, значит, через тебя выхожу к чему-то, что больше меня и тебя. Я вообще побаиваюсь общего, столпотворения людей, - вдруг добавила Герофила.
- Боишься, а сама путешествуешь по чужим землям, где столько опасностей, особенно для женщины, - улыбнулся Тезей.
