Но жить на Кругозоре было не скучно: редко когда мне приходилось ночевать одному, ведь единственный путь для восхождения на вершины Эльбруса лежал только через него. Залезешь, бывало, утром на камень «Верхнего» или «Нижнего парков» и видишь в бинокль, как из леса долины Азау появляются крохотные фигурки туристов – значит, после обеда или самое позднее к вечеру они появятся у меня, больше им деваться некуда, а по их прибытии у меня начиналось чаепитие, иногда и с коньячком. Как-то один из прибывших туристов передал мне записку от блондинки Вали. Она писала, что они уже находятся в Теченекли и очень были бы рады меня увидеть. Тут у меня под ногами загорелась земля. Надо туда ехать, но как это сделать побыстрее? Для хозяйственных нужд альпиниады нам был выделен взвод кавалерии из Прохладной. С командиром взвода у меня установились неплохие отношения, особенно после того, как я однажды продемонстрировал свое искусство вольтижировки на лошади. Узнав, что на следующий день он собирается съездить в район Теченекли за фуражом, я спустился в Азау и попросил его оседлать лошадку и для меня.
Чуть подробнее о моей кавалерийской карьере. До ЦДКА я работал на заводе «Мосэлектрик», который в то время считался одним из самых передовых московских предприятий. Как-то в печати выступил Буденный, который посетовал, что в кавалерию поступают почти сплошь одни крестьяне и поэтому культурный и технический уровень кавалеристов очень низок. На основании этого выступления Московский комитет комсомола решил создать из рабочих ведущих московских предприятий «Кавалерийский полк металлистов». Дали разнарядку и на наш завод. Было объявлено, что все желающие заниматься верховой ездой могут получить «комсоставское» обмундирование бесплатно. А с одеждой в те времена было очень плохо, так что на такую приманку могли клюнуть многие: диагоналевые бриджи, коверкотовая гимнастерка, хромовые сапоги со шпорами и длинная, до пят, кавалерийская шинель могли вскружить голову не одной московской девушке. Проходить занятия по верховой езде должны были в манеже, причем по прошествии двух месяцев надо было решать, останешься ты на военной службе или нет. Если решил остаться, то увольняешься с завода, принимаешь присягу и зачисляешься в кадры Красной Армии – в кавалерию. А если нет, то сдаешь обмундирование и остаешься в прежней должности на заводе.
Записался в эту кавалерию и я. Щеголял в форме (правда, для того чтобы можно было узнать, что мы еще не кадровые военные, на наших фуражках вместо красной звездочки была прикреплена эмблема кавалерии – подковка), ходил заниматься в манеж, причем довольно быстро освоил это не очень-то хитрое дело, да и не только езду, но и вольтижировку (конечно, самую элементарную). Не очень успешно шла у меня рубка: если рубить струйку воды без брызг еще кое-как удавалось, то в глине шашка застревала безнадежно. А уж о том, чтобы на полном скаку обрубить лозинку, привязанную к столбикам по обе стороны пути следования лошади, не могло быть и речи: хорошо, если удавалось из двадцати лозинок срубить (точнее, сломать) две или три. Однажды в выходной день нас направили в казармы 62-го кавалерийского полка в Хамовниках для прохождения практики верховой езды не на манежных, а на настоящих военных лошадях. Прибыли мы туда в седьмом часу утра: весь плац уставлен лошадьми, которых красноармейцы усердно чистили. Ждем час – чистят, ждем два часа – чистят, три – тоже чистят. Спрашиваю у одного, неужели они столько времени каждый день чистят лошадей? Он отвечает: сегодня выходной, и поэтому чистка лошадей сокращена, так как все лошади работать не будут, а в обычные дни чистка раза в полтора дольше. Тут-то я и решил окончательно, что кавалерия мне не подходит: такая чистка мне явно не по характеру. На другой день я сдал свое обмундирование и заявил, что в кавалерию идти раздумал.
