Проблема Спинозы | страница 42
Франку сделал глубокий вдох и начал:
— Сегодня в синагоге я слушал, как Писание читали на незнакомом языке. Я ничего не понимал…
— Но, Франку, — перебил его Якоб, — разумеется, ты ничего не понимал. Я же говорю тебе снова и снова, что это — дело поправимое. Рабби ведет занятия по ивриту. Наберись терпения…
— И снова, и снова, — огрызнулся Франку, в голосе которого теперь прорезался гнев, — я говорю тебе, что дело не только в языке. Слушай меня хоть иногда! Дело во всем этом зрелище. Нынче утром в синагоге я огляделся и увидел всех в причудливо расшитых кипах[32], с молитвенными бело-голубыми бахромчатыми накидками, ныряющих головами туда-сюда, словно попугаи над своими кормушками, с глазами, возведенными горе? Я слышал это, я видел это, и я думал… нет, я не могу сказать, что я думал!
— Скажи, Франку, — попросил Якоб, — ведь только вчера ты мне говорил, что это и есть учитель, которого ты ищешь.
Франку прикрыл глаза.
— Я подумал: а какая разница между этим спектаклем и тем… нет, давай уж я выскажу свои мысли — тем балаганом, что происходил на католической мессе, которую, как мы знаем, должны посещать христиане? Когда мы были детьми, Якоб, помнишь, как после мессы мы — я и ты — смеялись над католиками? Мы высмеивали диковинные одеяния священников, бесконечные кровавые изображения распятия, преклонение перед мощами святых, просфоры и вино — и «поедание плоти», и «питие крови»… — голос Франку окреп. — Иудеи или католики… нет никакой разницы… это безумие. Все это — безумие!
Якоб торопливо нацепил на голову кипу, положил на нее ладонь и тихо запел молитву на иврите. Бенто тоже был потрясен и стал тщательно подыскивать правильные, самые серьезные слова:
— Думать о таком и считать, что ты такой один на свете… Чувствовать себя одиноким в своих сомнениях… должно быть, ты испытывал настоящий ужас.
Франку торопливо продолжал:
— И еще кое-что… еще одна мысль, еще ужаснее. Я не могу не думать о том, что ради этого безумия мой отец пожертвовал своей жизнью. Ради этого безумия он подверг опасности всех нас — меня, своих собственных родителей, мою мать, моего брата, моих сестер.
Якоб не сумел смолчать. Придвинувшись к брату и склонившись своей массивной головой над ухом Франку, он, стараясь говорить не слишком резко, произнес:
— Вероятно, отец понимал больше, чем его сын.
Франку покачал головой, открыл было рот, но ничего не сказал.
— И еще, подумай о том, — продолжал Якоб, — что твои слова делают гибель твоего отца бессмысленной. Такие мысли воистину означают, что его жертва напрасна. А он погиб, чтобы вера оставалась для тебя священной.