– Ты, Митрий, умней начальства себя мнишь? – обиделся писарь. – Умней капитана нашего его благородия Витуса Иваныча?! Он же из Неметчины родом, он там все науки превзошел, а ты, сиволапый, его поучать собрался?!
– Да я ничо… – стушевался Митька. – Шутку ю только. Ты бы эта, Степан Лексеич, плеснул бы еще чуток… за этого вашего… Витауса, а?
– Добро, – кивнул писарь. – И делом займемся!
– С богом! – Митька выдохнул и закинул в пасть вонючую жидкость. – Авось не последняя!
Писарь смахнул со стола объедки, подправил пальцами фитилек свечи, вытер их о рубаху и извлек чистый лист бумаги. Потом посмотрел на свет кончик пера и вытащил пробку из пузырька с чернилами:
– Перво-наперво пропишем про тебя – кто ты есть и по что идешь. А потом я приказ заказчику перебелю. Значит, так: «Верхнекамчатского острогу служилой казак Димитрей Иванов…»
– Ты запамятовал, Степан Лексеич, – робко перебил Митька. – Большерецкого острогу я Митрей Малахов, Иванов сын…
– Ась? – Писарь вскинул голову и, прищурившись, уставился на Митьку. – Я памятливый.
– Лису дам, – после паузы вздохнул служилый. – Без обману.
– Лису, говоришь… – призадумался писарь. – А может, тебя на гербовой бумаге прописать? Она больше силы иметь будет.
– Сделай милость! – обрадовался Митька.
– Пропишу, только…
– Две лисы! – быстро нашелся служилый.
– И того – три, – ловко подытожил писарь. – Когда отдашь?
– На Покров или ранее…
– Не-е, па-арень, – разочарованно протянул Степан Алексеевич, – до Покрова еще дожить надо…
– Четыре! – лихо накинул Митька. – По рукам?
– Ладно уж, по рукам, – со вздохом согласился писарь. – Теперь сиди смирно и сопи в сторону – свечку мне не колебай!
Меньше чем через час, наверное, служилый держал в руках плотный лист сероватой бумаги и всматривался в непонятную вязь букв. Если писарь не обманул, она содержала в себе прощение грехов и избавление от неминуемой мучительной смерти. Митька смотрел, смотрел и вдруг прошептал:
– Слышь, Степан Лексеич…
– Хрен ли надо?! – возмутился писарь. – Просил же не мешать!
– Ты эта, Лексеич, дай попробовать…
– Чего?!
– Ну, как ты – перышком, а?
– Грамотный что ли?! – изумился писарь.
– Какое там! Дай перышко, а? – по-детски заныл служилый. – Все равно ж без дела сижу!
Надо полагать, просьба была такой необычной, что писарь просто оторопел. Причем настолько, что молча выложил на стол тройку перьев, бывших в употреблении, и лист бумаги, исписанный с двух сторон.
– На, поиграйся! Только не здесь – вон, на сундуке!
