— Чарли… — Не голос — крик истерзанной души.
— Заткнись, Том. Ты меня утомил. Командую парадом я. Не ты, не Филбрик, не начальник департамента образования, не Господь Бог. Ты это понял?
— Чарли, позволь объяснить.
— ТЫ ЭТО ПОНЯЛ?
— Да, но…
— Вот и отлично. Хоть с этим разобрались. Так что выметайся отсюда и передай ему мои слова. Скажи, что в течение следующего часа я не хочу, чтобы он или кто-то еще шевельнул хоть пальцем. Никто не должен заходить в школу и говорить со мной по этому гребаному интеркому. И чтобы оставили попытки пристрелить меня. А в полдень я хочу снова поговорить с Филбриком. Ты в состоянии все это запомнить, Том?
— Да, Чарли. Хорошо, Чарли. — В голосе слышалось облегчение. — Они просто просили передать тебе, что ничего такого не планировали, Чарли. Чья-то винтовка случайно выстрелила и…
— И еще, Том. Очень важное.
— Что, Чарли?
— Тебе надо знать, что этот Филбрик здорово тебя подставил. Дал лопату и велел идти за телегой и собирать дерьмо. Я дал тебе шанс поставить его на место, но ты им не воспользовался. Проснись, Том. Прикинь, что к чему.
— Чарли, ты должен понимать, что загоняешь нас в угол.
— Убирайся, Том.
Он выключил связь. Мы все наблюдали, как он выходит из парадной двери, шагает к патрульным автомобилям. Филбрик вышел навстречу, положил руку ему на плечо. Денвер сердито стряхнул руку. Многие заулыбались. А вот мне было не до улыбок. Хотелось домой, в постель, где происходящее могло сойти за сон.
— Сандра. Вроде бы ты рассказывала нам о твоем affaire de coeur[23] с Тедом.
Тед одарил меня мрачным взглядом.
— Ты не обязана ничего говорить, Сандра. Он хочет, чтобы мы выглядели такими же грязными, как и он. Он болен, зараза так и прет из него. Держись от него подальше, чтобы ее не подцепить.
Она улыбнулась. Она просто расцветала, когда улыбалась, как ребенок. А на меня навалилась черная тоска. Не знаю, о чем я сожалел, то ли о ней, то ли о придуманном мною образе невинности (белые трусики и все такое), то ли о чем-то еще, что мне никак не удавалось выразить словами. Как бы то ни было, внезапно меня охватил стыд.
— Но я хочу рассказать, — ответила она. — Всегда хотела.
Одиннадцать часов. Суета на лужайке улеглась. Теперь я сидел спиной к окнам. Я полагал, что Филбрик даст мне этот час. Не мог он решиться на второй выстрел. Чувствовал я себя получше, боль в груди поутихла. Только голова была какая-то странная, словно мозги работали без смазки и начали перегреваться, как двигатель в пустыне. Иногда даже хотелось убедить себя в том, что это я держу их в классе, подавив своей волей. Теперь, разумеется, я знаю, сколь далеко сие от истины. Заложник в тот день у меня был только один, и звали его Тед Джонс.
