…
— Скажи, что извиняешься, — настаивала Грейс. — Возьми свои слова назад.
— Ты берешь в рот! — выкрикнула Ирма, не отрывая рук от лица.
— Давай, Ирма, — обратился я к ней. — Твой последний шанс.
На этот раз Ирма била со всего маху. Я увидел, как глаза Грейс превратились в щелочки, как напряглись мышцы шеи. Но удар пришелся в челюсть, так что голова едва дернулась. Однако щека стала ярко-красной, как от солнечного ожога.
Все тело Ирмы сотрясалось от рвущихся из груди рыданий.
— У тебя никогда никого не будет, — бросила Грейс. — Ты так и останешься жирной, вонючей свиньей.
— Ну-ка врежь ей как следует! — заорал Билли Сэйер, молотя кулаками по столу. — Чтоб мало не показалось!
— У тебя даже нет подруг. — Грейс тяжело дышала. — Зачем ты вообще живешь?!
Ирма издала пронзительный вопль.
— Я высказалась. — Грейс повернулась ко мне.
— Хорошо. Приступай.
Грейс размахнулась, но Ирма с криком рухнула на колени:
— Не б-бей меня. Пожалуйста, больше не бей! Не бей меня…
— Говори, что извиняешься.
— Я не могу. — Сквозь рыдания. — Разве ты не видишь, что не могу?
— Можешь. Лучше извинись.
На мгновение повисла тишина, нарушаемая только жужжанием часов. Потом Ирма подняла голову, рука Грейс тут же опустилась, оставив красную отметину на щеке Ирмы. Словно грохнул выстрел из мелкокалиберного пистолета.
Ирма упала на одну руку, кудряшки свалились на лицо. Она шумно вздохнула:
— Хорошо! Хорошо! Я извиняюсь!
Грейс отступила на шаг, ее рот приоткрылся, дышала она часто-часто. Она подняла руки, откинула волосы со щек. Ирма смотрела на нее снизу вверх. Вновь поднялась на колени. Я даже подумал, что она начнет молиться. Но она еще громче зарыдала.
Грейс посмотрела на класс, на меня. Ее полные груди так и рвались из облегающего их свитера.
— Моя мать трахается, и я ее люблю.
В задних рядах захлопали, то ли Майк Гейвин, то ли Нэнси Каскин. А потом захлопали все, кроме Теда Джонса и Сюзан Брукс. Сюзан просто не могла хлопать. Она с восхищением смотрела на Грейс Станнер.
Ирма все еще стояла на коленях, закрыв лицо руками. Когда аплодисменты смолкли (я смотрел на Сандру Кросс: ее ладоши едва соприкасались), я повернулся к ней:
— Поднимайся, Ирма.
Она вытаращилась на меня, вся в слезах, ничего не понимая, словно происходило все это не наяву, а во сне, да еще не с ней.
— Оставь ее в покое. — Тед чеканил каждое слово.
— Заткнись, — осадил его Хэрмон Джексон. — Чарли все делает правильно.
Тед повернулся к нему. Но Хэрмон не отвел глаз, как мог бы в другое время, в другом месте. Они оба входили в совет учащихся, где Тед, естественно, играл первую скрипку.
