– без умолку кричала она, держа над головой лягушачью лапку с ободранной кожей. Торговка опустила лягушачьи лапки – они были нанизаны на тонкое проволочное кольцо – в ведро с водой. Когда толстый торговец рыбой с окровавленным Пикколетто на руках приблизился к ней, она испуганно отпрянула и наступила на виноградную улитку. Фроцио пробежал мимо грязного, державшего речь перед грудой костей человека – на его груди висело изображение юного Давида, обезглавливающего мечом раненного в лоб Голиафа. Мясник, издав громкий возглас, разрубил пополам заячью голову и извлек мозг. Обе половинки заячьего черепа – в каждой из них было по одному красному глазу – он положил на розовато-красную вощеную бумагу. К мясницкому крюку – между двумя висевшими вниз головами зайцами – красной резинкой от женского чулка была привязана обернутая в золотистую фольгу шоколадная подкова. Она раскачивалась как маятник. Перед флягой из-под оливкового масла – из нее торчали желтые куриные лапки с судорожно сжатыми грязными коготками – толстый Фроцио, наступив на белую заячью лапку, поскользнулся и упал на колени. «Bello mio! figlio mio!»
[74] – воскликнул он, снова встал на ноги и побежал. Торговка курами положила трепетавшую курицу на спину и перерезала ей горло ножом. Умирающая, истекающая кровью птица широко расправила крылья, несколько раз судорожно сжала длинные грязные коготки на желтых лапках и, вздрогнув в последней конвульсии, скончалась. Ее голова безжизненно упала на окровавленную грудь. Перепачканные кровью белые куриные перышки налипли на искусственные фиалки, украшавшие края сплетенной из лозы корзины со свежими яйцами. На говяжьих позвонках – среди налипших на кости опилок – сидели осы. Серо-белая лайка с голубыми глазами каталась по влажной от дождя земле, зажав в зубах говяжью кость. В пулевые отверстия на лбах мертвенно-белых коровьих голов – они висели на мясницких крюках – были воткнуты ценники, а из пастей торчали свежие веточки розмарина. Между коровьими головами – их длинные ресницы склеились от крови – на розовато-красных четках висела зеленая фосфоресцирующая фигурка Иисуса – у него были отломаны руки. Перед тележкой торговца иконами – пятнадцатилетнего подростка с заячьей губой и двумя сросшимися пальцами на правой руке – Фроцио снова упал на колени. Однако прежде чем он успел встать и продолжить свой путь, его подхватили под руки торговец ананасами и торговка лимонами. Фроцио громко хрипел, уставившись безумным взглядом в пространство и пуская слюну. С руки толстяка свешивалась голова мальчика с растрепанными, склеившимися от крови волосами. Фроцио положил неподвижное тело на сырую, усыпанную влажными опилками землю, прижался на мгновение губами ко лбу Пикколетто, а потом в отчаянии обмазал свое жирное лицо с трехдневной щетиной сочившейся из груди мальчика кровью, встал, побежал за торговые ряды в парк Пьяцца Витторио и, громко рыдая, вцепился там ногтями в кору мокрого олеандра, с которого опадали бежевые цветы. Нос и уши мальчика были в крови, кровью пропиталась и его разорванная майка с изображением «Битлз» и оранжевой надписью «Yellow Submarine». Справа в грудной клетке Пикколетто зияла рана и были видны два белых ребра, на которых поблескивали капельки алой крови. Кровь стекала в желтые трусы и бежала по обнаженным загорелым бедрам. Вокруг мальчика – среди заплесневелых апельсинов и лимонов, разбитых фанатов и раздавленных зеленых смокв – валялись мятые, трепетавшие и тихо шуршавшие на ветру обертки от дорогого сорта сицилийских апельсинов, на которых была изображена голова чернокожей красотки с большими серьгами-кольцами в ушах.
