. Таким образом, Вальсамон вопреки мнению Зонары, на которое он явно cсылается, признает возможным уклонение от причащения по «благоговению и по смиренномудрию». Неясным остается для нас, почему, по словом Вальсамона, презрение и гордость могли побуждать некоторых верных удаляться из собрания раньше конца литургии. Общее заключение Вальсамона следующее: «Говорить, что мы верные миряне и священнослужители, не совершающие сами святынь, всякий раз должны причащаться св. Тайн или в противном случае подлежать отлучению и с правилом несогласно и невозможно»
[97]. Вместе с тем «пребывание до конца» приобретает новый смысл согласно существующей практике: «Как кажется, по причине 8–го и 9–го правила св. Апостолов и настоящего (2–го правила Антиохийского собора) было придумано раздаяние антидора, как, кажется, для того, чтобы и те, которые не могут приобщаться святых и животворящих Тайн, имели всю необходимость, дожидаться конца божественного сжщеннослужения и из рук священнических принимать оный во освящение»
[98]. Однако, и это приобретает ограниченный смысл: «Это определение помянутых правил относи только к одной литургии, а не к другим церковным последованиям. И поелику некоторые говорят: почему же вселенскими патриарх во святый воскресный день, не ожидает отпуста литургии, но, встав с места своего, уходит после Евангелия, то мы им отвечаем: потому что божественная литургия в собственном смысле бывает после чтения св. Евангелия. Поелику все, что поется во святых церквах во славу Божию, заимствуется или из Ветхого Завета или из Нового, ибо тотчас после начала до чтения Апостола немедленно стихословятся псалмы, которые суть из Ветхого Завета, а после Евангелия начинается совершение бескровной жертвы; то посему патриарх хорошо поступает, когда удаляется прежде сего и после св. Евангелия, и не преступает правил. Таким образом, и никто не преступает, если после Евангелия или прежде Евангелия уходит, конечно, по необходимости и благочестивой причине, и не укоризненной» [99]. Повидимому, Вальсамон пытался согласовать древнюю церковную практику, которая могла быть ему известной из Апостольских Постановлений, с современными ему условиями церковной жизни. Церковное собрание, до V–го века по крайней мере, включало в себе две части: первая (которая могла быть самостоятельной) — sunaxij — состоящая из пения псалмов, чтения св. Писания и проповеди, после которой удалялись оглашенные и все не принадлежащие к Церкви, и вторая — Евхаристическое собрание, в котором участвовали только верные. Допуская возможность удаления с первой части литургии его времени, которая до некоторой степени соответствовала древнему «sunaxij», Вальсамон, не замечая этого сам, приравнивал патриарха и всех остальных верных, удаляющихся из собрания после чтения Евангелия, к оглашенным. Церковная практика оказалась сильнее правил, а толкование правил таково, что от них ничего не осталось. То, что составляло основу жизни первоначального и древнего христианства, стало невозможным в ХII–м веке для исполнения. Это «невозможно» Вальсамона более красноречиво, чем его искусные рассуждения, указывает, какую эволюцию проделало христианское сознание: начала и концы церковной практики оказались исключающими друг друга. «Хорошо и очень хорошо ежедневно приобщаться Тела и Крови Христовых; мы же причащаемся четыре раза в неделю: в воскресенье, среду, пятницу и субботу, а также и в другие дни, когда бывает память какого–либо святого»
