— Что ты делаешь, Ринго? — спросил Коул.
— Мне показалось, я почуял…
Я замялся. Как объяснить ему это, я не знал.
— Белую волчицу? Бешеную?
Я посмотрел на него. На лице у него застыло проницательное выражение.
— Да. Шелби, — подтвердил я. Запах исчез. — Скверно. Ты видел ее в последнее время?
Коул коротко кивнул. У меня упало настроение. Я не видел Шелби уже много месяцев и наивно надеялся, что она ушла из леса. Такое иногда случалось. Почти в любой стае находился изгой, которого третировали, не подпускали к еде, всячески выживали из иерархии. Такие волки нередко уходили за сотни миль, чтобы основать другую стаю где-нибудь подальше от своих мучителей.
Когда-то давным-давно в стае Пограничного леса таким изгоем, омега-самцом был Салем, старый волк, которого я уже не застал человеком. Однако, пока сражался с менингитом, я насмотрелся на Шелби достаточно, чтобы понять — она совсем низко пала в глазах Пола, а следовательно, и в глазах стаи. Такое впечатление, будто он откуда-то знал, как она изводила нас с Грейс.
— И что в этом скверного? — поинтересовался Коул.
Рассказывать желания не было. Заговорить о Шелби значило извлечь все эти воспоминания из коробок, в которые я тщательно их упаковал, а этого мне не хотелось.
— Шелби предпочитает быть волчицей, — тщательно подбирая слова, пояснил я. — Она… у нее было тяжелое детство, и она не совсем нормальная.
Едва я произнес эти слова, как возненавидел себя за них — ведь ровно то же самое мать Грейс только что сказала обо мне.
— Прямо как Бек любит, — хмыкнул Коул.
Он развернулся и двинулся по следу, который оставила Шелби; миг спустя я последовал его примеру, хотя мысли мои были далеко.
Мне вспомнилось, как Бек привел Шелби в дом. Он тогда просил нас оставить ее в покое на некоторое время и не мешать. К сожалению, мы так и не смогли дать ей что-то такое, в чем она нуждалась. Миновали месяцы. Стоял точно такой же теплый день, как сегодня. Бек попросил:
— Ты не мог бы сходить посмотреть, что там затеяла Шелби?
Он не подозревал, что она на самом деле что-то затеяла, иначе пошел бы сам.
Я нашел ее перед, домом, у подъездной дорожки. Услышав мои шаги, она вскинула свою белокурую голову, но увидела, что это я, и как ни в чем не бывало вернулась к своему занятию. Ко мне она относилась как к воздуху: ни плохо, ни хорошо. Как к чему то само собой разумеющемуся. Поэтому никак не отреагировала, когда я подошел прямо к тому месту, где она сидела на корточках.
