Собственное объяснение показалось мне довольно невнятным, но Коул передвинул пальцы и на этот раз сыграл аккорд безукоризненно, без дребезжания.
С мечтательным выражением глядя в небо, Коул пропел:
— Симпатичный парень на пеньке сидит… — Он покосился на меня. — Теперь давай ты.
Мы с Полом тоже любили такую игру. Но Коул меня разозлил. Сначала он издевается над моими песнями, а потом хочет, чтобы я ему подыгрывал.
После слегка затянувшейся паузы я нехотя добавил, практически на одной ноте:
— И, голову задрав, на спутники глядит…
— Неплохо, мальчик-эмо, — похвалил Коул.
От куда-то издалека донесся раскат грома. Коул повторил ремажорный аккорд.
— У меня билет в один конец на свалку…
Я приподнялся на локтях. Коул ударил по струнам, и я пропел:
— Потому что каждую ночь я превращаюсь в собаку.
И поинтересовался у него:
— Ты что, гак и собираешься все время играть один и тот же аккорд?
— Наверное. Он мне лучше всего удается. Я — певец одной песни.
Я протянул руку забрать у него гитару, чувствуя себя трусом. Соглашаясь участвовать в этой игре, я вроде как прощал его за события прошлой ночи, за то, что каждую неделю делал с домом, и то, что каждую минуту каждого дня делал с собой. И все же я взял у него гитару и легонько провел по струнам, проверяя, не расстроена ли она. Этот язык был знаком мне куда лучше, чем любой из тех, к которому я бы прибегнул в серьезном разговоре с Коулом.
Я сыграл фа мажор.
— Ну вот, уже лучше, — одобрительно кивнул Коул. Но петь дальше не стал. Вместо этого он улегся на мое место и устремил взгляд ввысь. Красивый и сосредоточенный, он, казалось, позировал какому-то модному фотографу, как будто вчерашнего при падка и не бывало. — Сыграй минорный аккорд.
— Который?
— Из песни про прощание.
Я взглянул на темнеющий лес и сыграл аккорд ля минор. Когда я закончил, какое-то время тишину нарушал лишь стрекот лесных насекомых.
Потом Коул сказал:
— Нет, спой по-настоящему.
Мне вспомнился насмешливый надрыв в его голосе, когда он пел мою песню.
— Нет. Я не… Нет.
Коул вздохнул, как будто предчувствовал отказ. Наверху снова пророкотал гром, словно возвещая о скором появлении грозовой тучи, которая нависала над верхушками деревьев — ни дать ни взять рука, прикрывающая что-то секретное. Рассеянно перебирая струны, поскольку это действовало на меня успокаивающе, я запрокинул голову. Поразительно: туча даже между вспышками молний была освещена изнутри, словно впитала в себя отраженный свет всех домов и городов, над которыми проплывала. В черном небе она выглядела какой-то ненастоящей: фиолетово-серая, с четко очерченными краями. Казалось невозможным, чтобы нечто подобное могло существовать в природе.
