— Переходи к делу, — перебил Берни с явным раздражением. — Чего ты хочешь?
— Я хочу написать очерк об этом юнце, опросить всех, кто его знал, его учителей, родителей, друзей. Мне хотелось бы знать, что он читал, о чем мечтал, я хочу сделать то, чего до сих пор не делал никто, — понять. Хочу найти истину. Полный портрет. И я хочу показать читателям: это может случиться и с вашим сыном.
Кажется в глазах Берни появилась заинтересованность.
— И сколько времени тебе понадобиться?
— Дней десять, может, две недели. Он вытаращил глаза. Не давая ему опомниться, я пустил в ход тяжелую артиллерию.
— Уверен, ребята из «Кулис дю Монд» уже в'Перпиньяке. Но они проторчат там сутки и получат лишь то, что мы читали сотни раз. Черт возьми, Андре, давай посыплем немного соли на рану. Давай возьмем под защиту этих юнцов., В конце концов, это наш долг. Мы — единственная газета, которая может тут что-то сделать.
Я знал, что мой завершающий выпад достигнет цели.
— Две недели? О чем ты говоришь? Ты мне нужен здесь. Я собирался послать тебя в…
— Думаешь, я делаю это для забавы? Или ради выгоды?
— Тогда зачем?
— Андре… — я сделал очень серьезное лицо, — Однажды человек вроде меня говорит себе: «Неужели ты собираешься провести всю оставшуюся жизнь занимаясь чепухой?»
— Я говорю себе так с девяти утра и до девяти вечера, — возразил он. — И не теряю от этого сон. Постарайся уложиться в пять — шесть дней.
— Постараюсь, но обещать не могу, — Я снял телефонную трубку и подал ему. — Позвони в расчетный отдел, пусть мне дадут аванс.
— Когда ты хочешь поехать?
— Вчера.
Вечером, когда я собирал вещи, Ким спросила:
— Твоя поездка имеет отношение к тем бумагам, про которые ты говорил утром?
— Некоторая связь есть, — уклончиво ответил я.
Маленький городок пробуждался от мирного сна к едва ли менее покойному дню. Так было со времен средневековья, и, наверное, так будет всегда. Проехав всю ночь, я остановился возле фонтана, присел на край каменного бассейна и, как бы совершая очистительный ритуал, ополоснул холодной водой лицо и шею.
Я наблюдал за скрипучей телегой, поднимавшейся на холм Св. Михаила. Два огромных быка под ярмом смирно покачивали головами и помахивали хвостами, отгоняя мух. Впереди, немного сгорбившись и глядя в землю, шел человек в берете и с длинной палкой на плече. Я понаблюдал за женщиной во дворе, одетой во все черное, которая наливала из ведра в маслобойку теплое пенистое молоко и иногда покачивала бедрами, как делали женщины в течение сотен лет. Я думал о том, что ничего не изменилось и не изменится в запахах, которые доносились со всех сторон: кукурузы, сохнущей в амбарах, конюшен, где то и дело вздрагивали и били копытом лошади.
