— Вы должны кое-что узнать обо мне, Тереза, — впервые я назвал ее по имени. — Прошлое, детство — весь этот хлам имеет для меня значение не большее, чем окурок сигареты.
— Прошлое не играет никакой роли в вашей жизни?
— Слава Богу, никакой.
— Почему «слава Богу»?
— Я не люблю старые дома, старые сады и вообще все, что тянет назад.
— Что же вы тогда любите?
— Вопрос не в том, что люблю я, а в том, что любите вы. Вы не можете провести всю жизнь, оставаясь тенью давно исчезнувшей девочки, посещающей дом своих родителей. Когда-нибудь вы состаритесь. И одиночество будет плохим помощником… Ладно, не стоит обращать на меня, внимание. Это просто моя склонность читать морали. Не принимайте всерьез.
Рискуя сломать зуб, я укусил сэндвич.
— Одиночество — не такая вещь, которую можно принять или отвергнуть по своему выбору, — сказала она очень серьезно.
— Хорошо, — похвалил я. — Очень хорошо и глубоко. Передайте бутылку.
— А как у вас, у такого умного? — Ее глаза, казалось, разделились: правому я еще нравился, а левый уже смотрел враждебно. — На что похожа ваша жизнь?
— Моя жизнь лишена очарования, — сказал я. — Во всех смыслах этого слова.
— У вас нет никаких привязанностей? — Есть. К жене.
— А ваша работа?
— Не стоит и гроша.
— И больше ничто вас не интересует?
— О, меня интересует многое. — Я стал перечислять. — Катание на яхте, вечеринки с приятелями, девочки, карты.
Тереза взглянула на меня с мукой. В ее глазах словно отражались все Сержи, которыми я не был.
— Но мне наплевать и на то, что меня интересует, — добавил я, — О? — произнесла она, медленно передавая мне бутылку.
Потом она задумалась. Прошла целая вечность, прежде чем последовал очередной вопрос.
— А ваша жена — какая она?
— Чудесная, — ответил я с набитым ртом. — Это слово всегда приходит мне на ум, когда я думаю о ней. Она как бы… Видите ли, я не обладаю вашим даром сравнения. Она — пузырек в бокале шампанского.
— Вы любите все легкое, да?
— Совершенно верно. Я сам довольно тяжелый. И мне частенько бывает тяжело переносить самого себя. — Говоря это, я улыбался, но потом опять заговорил серьезным тоном. — Вы не поняли, что я хотел сказать, Тереза. Или я не удачно выразился — я имею в виду мою жену. Она совсем не легкомысленная или…
— У вас есть ее фотография?
— Минуту. Я имею в виду, что она просто обладает даром облегчать мою жизнь.
— Я понимаю.
Она протянула руку, ожидая карточку. Я чувствовал, что довольно глупо показывать Терезе фотографию жены, но ничего другого не оставалось. На этом снимке, сделанном в Ибице в июне перед виллой, Ким, совершенно голая, с длинными черными волосами, ниспадавшими до пояса, стояла спиной к камере и, полуобернувшись, улыбалась своей боттичелиевской улыбкой.
