Он поднялся, негнущийся и шаткий, и понёс корзину с сорняками к мусоросжигателю за будкой. Ноги двигались с трудом, плечи мерно ходили из стороны в сторону, словно боевая махина неуклонно шагала к своей цели. Сумерки превратили сад в холодное и мрачное место. Куда делось солнце?
Цинк посмотрел наверх, пытаясь его найти. Нечто заняло всё небо — огромная тень с квадратными дырами, из которых падали столбы божественного света.
Горны улья заревели снова.
Цинк не мог подыскать названия для штуки, занявшей небо, но знал, что уже видел такую раньше. Она заставила его затрепетать, но не внушающим страх видом, а из-за осколков воспоминаний, которые вызвала в его поломанной голове.
Из запавших глаз Цинка необъяснимо брызнули слёзы. Узловатые руки помимо воли вспомнили старую привычку и сложились в знак шестерни.
Толпы заполнили Перпендикуляр и прогулочные площади под Конгрессом. Вдоль Бастионов до самой площади Киодра выстроились ликующие миллионные колонны, восторженно провожая процессию вселенского прелата Министории Ореста. Процессия величественно шествовала от Базилики к Марсовому полю, чтобы поприветствовать и благословить прибывающего принцепса Легио Инвикта. Из шагающей кареты толпе помахивал прелат Гаспар Луциул. Его сопровождала свита из тысячи жрецов и двух тысяч экклезиархальных служителей — река из позолоченных ряс, пурпурного бархата, меховых оторочек и серебряных посохов, со сверкающими белыми берегами из министорских копейщиков и алебардщиков. Плеяда охранных серафимов скользила над кавалькадой, по такому случаю неся в руках длинные, струящиеся флаги Экклезиархии.
Повсюду, развёрнутые с балконов жилых домов и вывешенные на фасадах государственных зданий, развевались и колыхались знамёна и стяги: аквилы, шестерни, эмблемы Гвардии и Флота, аскетичные символы Муниторума, цветистые вымпелы торговых домов, публичные плакаты, гордо отмечающие различные службы и профессии улья, дворянские гербы, причудливые узоры ремесленных гильдий и торговых ассоциаций, напыщенные символы коллегий и академических сообществ, и даже мрачные, вселяющие ужас штандарты ордосов Ореста.
На восемьдесят восьмом уровне коммерции, как в любой другой торговой точке улья сейчас, лавки остались открытыми и вечером, после обычного времени окончания торговли. Перекрёстки и переулки, освещённые нафтовыми факелами, были битком набиты гуляками: уже пьяными и только ещё жаждущими напиться, захлестнувшими таверны и столовые, покупающими сувениры, безделушки, талисманы, жетоны с религиозными высказываниями, кулоны с гербом Ореста, маленькие оловянные аквилы, значки орестских полков, обереги, подарки на память, камешки на счастье, амулеты на удачу. В «Анатомете» Манфред Цимбер едва не хохотал во весь голос, продав двадцать девятого за день игрушечного Титана. Он заказал мелкому механику с западного конца коммерции большую партию по своим чертежам: сто штук — рисковое вложение. Если бы игрушки не продались, он никогда бы не смог расплатиться с механиком, а городские бейлифы забрали бы «Анатомету» и отправили его в долговую тюрьму.
