– Вот, видишь? – встрепенулся он. – Куда мне с ней к Богу, разве что в загс.
– Прошу вас не беспокоить моего мужа, – вдруг очнувшись от дремоты, сказало милое существо.
– И больше не напоминай мне о прошлом, – в сердцах добавил Григорий.
– Ну и влип ты, Григорий, – разозлился я. – Как говорил мой дядюшка, теперь ты точно умрешь в неведении, как последний пес под забором.
И я презрительно удалился. Григорий молча наблюдал, как я спускался по лестнице, зная, что видит меня в последний раз.
Когда я, совершенно расстроенный, вернулся домой, то застал Джи погруженным в изучение “Философии свободы”. Заметив меня, он оторвался от книги и спросил:
– Ну что? Так и не уговорил своего приятеля встретиться со мной?
– Я опоздал. Он успел жениться.
– Нет, – ответил Джи, – ты пришел вовремя, а вот он опоздал.
Я немного помолчал, а потом спросил:
– Я думаю-думаю и все не могу понять, с какого конца мне приступить к внутреннему развитию.
– Начни с изучения себя, – ответил он, осматривая меня, словно видел в первый раз.
– Мне кажется, что я уже вдоль и поперек изучил себя, – возразил я.
Джи налил себе зеленого китайского чаю, посмотрев на меня как на бестолкового человека, и произнес:
– И кто же ты такой? Расскажи мне, пожалуйста, давно хотелось тебя послушать.
– Человек, – не совсем уверенно отвечал я.
– До звания человека надо еще дорасти.
Я почему-то покраснел.
– Человек, по крайней мере, знает культуру своей родины, а ты гордишься тем, что даже Пушкин тебе не по душе.
– При чем тут поэзия? – воскликнул я. – Что толку мне от этого Пушкина? Ведь с его помощью я никогда не достигну Просветления.
– Просветления, может быть, и не достигнешь, но хотя бы на человека будешь похож, – заметил он. – А так – ну кто ты? – жалкое подобие нетленной души.
Я от огорчения вышел из комнаты, прихватив томик Пушкина, и, сев на диван в своей комнате, стал перелистывать лощеные страницы. Может быть, я был невнимателен и не заметил в Пушкине чего-то очень важного и необходимого для своего развития? Но, тщательно пролистав всю книгу, я не обнаружил в ней ничего такого, что давало бы право получить звание человека. “Либо Джи мне не то говорит, – подумал я, – либо я совсем выжил из ума”. И мне так стало жаль, попусту проведенного времени своей жизни, что я чуть не расплакался. Но затем, вспомнив, что Григорий попал в еще более безнадежное положение, вовсе отказавшись от поисков Духа, я приободрился и, вернувшись к Джи, сказал:
