Габриэль распознал ее страдание, понял, что она посчитала себя слабее его, неудачницей.
— Ты свет, любимая. Я тьма. Томпсон был самым что ни на есть злом. Ты можешь сдержать и убрать зло, но не прикоснуться к его сути, поскольку не можешь соединиться с ним. Большинство людей несут в себе как добро, так и зло. Не чистое зло. Ты можешь связаться с ними, потому что дотрагиваешься до «доброй» их части. Во мне же живет демон, это часть моей природы. Он обитает, затаившись, поджидая возможности вырваться, когда я позабуду посадить его на привязь. Я сталкиваюсь со злом каждый день своего существования. Поэтому, когда ты контролируешь его ежедневно, это не такой уж большой подвиг — уничтожить его, — Габриэль с легкостью отмахнулся от своих возможностей. — Ты не слабее меня, Франческа. И никогда не была. Ты спасаешь жизни, я забираю их. Кто из нас более великий?
Ее руки, словно по своей собственной воле, обвились вокруг его шеи.
— Ты спасал наш народ. И людскую расу. Не один раз, а десятилетия за десятилетиями. Именно твой характер позволил тебе сделать это, — ее голос шепотом омыл его, тихим звуком восхищения, самым настоящим соблазном.
Едва заметная щетина на его челюсти зацепилась за пряди ее волос, когда он в небольшой ласке потерся подбородком об ее макушку.
— Ты нуждаешься в питании, сладкая. Ты валишься с ног от слабости, — ласково уговаривал он.
— Прямо за дверью Брайс. Они отказались от попыток спасти Томпсона. Он может войти сюда в любую минуту, — ее нежный голос ласкал его тело, словно прикосновение пальцев, вызывая дикую, неослабевающую боль, но Габриэль крепко держал себя в руках. Она нуждалась в поддержке, утешении, заботе, а никак не в насилии.
— Возьми, что тебе необходимо, я вполне способен создать для людей иллюзию, — в его голосе послушалась легкая хрипотца, которая свидетельствовала об его боли и одиночестве, от которой ее сердце дрогнуло. Он нуждался в ее близости так же, как она нуждалась в питании.
Почти вслепую Франческа уткнулась лицом в его шею, вдохнула чисто мужской запах. Его сердце сильно забилось, в одном ритме с ее. Кровь устремилась по его венам, взывая к ней, искушая. От ее теплого дыхания на его шее его пульс забился сильнее, тело болезненно напряглось; но он лишь молчаливо стиснул зубы и сжал кулаки в ее густых волосах.
Ее рот прошелся по его коже — нежно, чувственно, соблазнительно. И тотчас же нужда завладела Габриэлем, такая сильная, что встряхнула все его тело, заставив задрожать от невыносимого желания. Ее зубы, царапая, еще раз скользнули по пульсирующей жилке, ее язык круговым движением прошелся по ней в бархатистой ласке. Кулаки Габриэля в ее волосах сжались сильнее, притягивая ее ближе к его неожиданно ставшей горячей коже. В ответ на его молчаливое требование ее зубы глубоко погрузились в него, пронзая разгоряченной добела молнией и синими вспышками огня, который, казалось, невозможно будет никогда погасить. Он навсегда останется в его теле, в сознании, во рту, в сердце огненной болью, которая танцевала в самой его крови.
