А затем я заболел. День ото дня исключительно острая форма малярии опустошала мое тело и кровь. Днем и вечером моя температура поднималась с регуляр ностью будильника. Явился мой врач. Как и все осталь ные, добряк был захвачен каучуковым бумом.
Пределом его визитов была миля, а так как мое поместье было его самым дальним визитом, я не мог часто прибегать к его помощи. Он пичкал меня хинином, но без особой пользы для меня. Проходили месяцы, моя болезнь осложнилась постоянной рвотой. Я не мог при нимать твердой пищи. В три месяца я потерял четверть своего веса. Я чувствовал себя подавленным и несчаст ным. Целый день я лежал в своем шезлонге, пытаясь читать, проклиная служащих и «кенгани», которые при ходили беспокоить меня вопросами по поводу работ на плантации. Я чувствовал себя лишним и всем в тягость.
Поавда ее веселость иногда становилась невыносимой Ж любила шум, что для малайки означает любить таммофон. Для нее было небезопасно показываться на пят Поэтому она целый день сидела дома и слушала" «Я возвращусь, когда деревья зацветут». Теперь я разбил бы пластинки или бросил бы их ей в голову, но в то врем* я был слишком слаб. Вместо этого я сделался мучеником Моей единственной защитой от граммофона был рояль Когда я не мог больше выдержать «цветущих деревьев» я предлагал ей сыграть на дряннейшем инструменте который я взял у своего родственника. Тогда Амаи пододвигала ко мне табуретку, набрасывала шаль на мои плечи и садилась около меня, а я со стучащими зубами и онемевшими пальцами пытался исполнить мотивы слышанные мной в Вене и Берлине. Её музыкальные вкусы были совершенно примитивны. Без сомнения, ей i понравились бы негритянские песенки и еще больше f томные цыганские мотивы. Но в те дни «Дунайские волны» казались ей верхом совершенства и, если бы кто нибудь из знаменитых исполнителей венских вальсов по явился в моем бунгало, она тут же забыла бы меня.
Может быть, я несправедлив к ней. Она полностью обладала гордостью расы. Она презирала женщин, кото рые работали в поле. Двусмысленность её собственного положения её совершенно не беспокоила. Мысль о заму жестве и переходе моем в магометанство никогда не приходила ей в голову. Она очень гордилась тем, что она любовница единственного белого в округе. Она была обладательницей единственных в поселке граммофона и пианино. Кроме того, она спасла мою жизнь. Подозре вая, что меня отравляют, она давала мне есть только то, что сама приготовляла. А когда я всетаки не поправлял ся, она посылала СиВоха за правительственным врачом.
