Все то, что я вырастил тут.
И спать под сугробом уложат,
И тихо на север уйдут.
Я вру! Я не спал. Я трудился,
Всю ночь над стихами сидел.
А лист в это время валился,
А лес в это время седел.
1944
СУГРОБЫ
Ах, какие сугробы
За окном намело!
Стало в комнатах тихо,
И темно, и тепло.
Я люблю этот снежный,
Этот вечный покой,
Темноватый и нежный,
Голубой-голубой.
И стоит над сугробом
Под окном тишина...
Если так же за гробом
Мне и смерть не страшна.
1944
* * *
Когда я буду умирать,
О жизни сожалеть не буду.
Я просто лягу на кровать
И всем прощу. И все забуду.
1944
ДЯТЛЫ
За стволы трухлявых сосен
Зацепившись вверх ногами,
Разговаривали дятлы
По лесному телеграфу.
- Тук-тук-тук, - один промолвил.
- Тук-тук-тук, - другой ответил.
- Как живете? Как здоровье?
- Ничего себе. Спасибо.
- Что хорошенького слышно
У писателя на даче?
- Сам писатель кончил повесть.
- Вам понравилась? - Не очень.
- Почему же? - Слишком мало
В ней о дятлах говорится.
- Да, ужасно нынче пишут
Пожилые беллетристы.
- А писательские дети?
- Все по-прежнему, конечно:
Павлик мучает котенка
И рисует генералов.
- А Евгения? - Представьте,
С ней несчастье приключилось:
Нахватала в школе двоек
И от горя захворала.
Но теперь уже здорова,
Так что даже очень скоро
Вместе с мамою на дачу
На каникулы приедет.
- Ходят слухи, что на дачу
К ним повадилась лисица.
Интересно, что ей нужно?
- Совершенно непонятно.
- Впрочем, летом на террасе
Жили белые цыплята.
Очень может быть, лисица
И приходит по привычке.
Все ей кажется, что можно
Сцапать курочку на ужин.
И вокруг пустой террасы
Ходит жадная лисица.
Красть цыплят она привыкла,
А теперь голодной ходит.
- Да, вы правы. Значит, надо
Избегать дурных привычек.
Как сказал б одной из басен
Знаменитый баснописец:
"Ты все пела, это дело,
Так поди-ка, попляши".
Так под Новый год на даче
На стволах столетних сосен
Разговаривали дятлы
По лесному телеграфу.
- Тук-тук-тук, - один промолвил.
- Тук-тук-тук, - другой ответил.
- Ну, я с вами заболтался,
С Новым годом. До свиданья.
1944
БЕСПРИДАННИЦА
Когда, печальна и бела,
Она плыла перед кулисой,
Не знаю, кем она была
Сама собой или Ларисой.
Над старой русскою рекой
Она у рампы умирала
И ослабевшею рукой
Нам поцелуи посылала.
Пока разбитая душа
Еще с беспамятством боролась:
"Я всех люблю вас", - чуть дыша,
Нам повторял хрустальный голос.
Как одержимые, в райке
Стонали нищие студенты,
И в остывающей руке
Дрожали палевые ленты.
Не знаю, силою какой
