Пятнадцать минут. Времени хватит на то, чтобы отлить в платном сортире, покурить и сказать:
– До встречи, Питер! Я еще вернусь! Я обязательно вернусь!
И через пятнадцать минут я еду в автобусе на заднем сиденье. Почти никого нет – разгар выходного дня. Все кому надо – уже уехали по дачам. Передо мной виден горизонт. Мы наплываем на мост через Неву. Здесь когда-то – давным-давно, только вчера – прорывали Блокаду. Мы едем по мосту. Слева стоял полковой оркестр. Весь состав погиб, накрытый крупнокалиберным снарядом. Справа лупили по рабочим поселкам «Катюши». Это с ленинградского берега. А на волховском берегу сейчас музей. По кольцу мы объезжаем танки – КВ, Т-34, Т-37, БТ… Их поднимают со дна Невы. Вместе с танкистами.
Крутимся по городу Кировску. Выезжаем на трассу. Где-то там, если по другой трассе ехать, Невский Пятачок. Земля, на которой до сих пор ничего не растет. Слишком много в ней металла и… И людей.
Но мне дальше. Ребят, простите, моя война нынче в Гайтолово. Это совсем рядом, десять минут на автобусе и еще час пешком.
И три года войны.
Странное ощущение. Какие-то километры, метры, сантиметры… Мелькают за окном как недолеты пуль. А ведь три года поливали их кровью…
Мусорный полигон проезжаем. Следующая остановка – моя.
Выхожу.
Автобус приветливо хлопнул дверью и помчался во Мгу по своим кавказским делам.
А я приехал.
Я приехал на войну.
Сейчас пройти пять километров пешком. Справа – поле. На нем запаханы тысячи моих дедов. Их запахали после войны. Справа – леса и болота, в которых деды воевали… Почему воевали? Они все еще воюют.
А мне, вдоль ЛЭП, до Чертового Моста через речку Черная. И только пыль, пыль, пыль из-под шагающих… Нет. Не сапог. Берцев.
А потом налево еще метров двести. Мимо каски на дереве. Мимо воронок. Мимо исковерканных железяк.
Я приехал на войну.
Я вернулся на войну.
Я живу на войне.
Линия судьбы
(Август – сентябрь 1942 года)
Лейтенант Кондрашов лежал на охапке сена, постукивал босой ногой по доскам в такт стучащим колесам вагона и сочинял стихи. Сочинял уже давно. Со вчерашнего вечера. И сочинил уже две строчки – «эшелоны, эшелоны, кто-то плачет, кто-то стонет…». Дальше никак не шло.
Потому как он не видел, кто там стонал за досками того санитарного поезда. Они тогда стояли на станции со смешным названием Пикалево, и лейтенант решил прогуляться – косточки поразмять. Но сделал это зря. Вагон, в котором на фронт отправлялся лейтенант со своим взводом, находился в самом центре эшелона. А тот стоял далеко не на первом пути. Между станцией и их составом стояло несколько поездов. Кондрашов застеснялся на виду у красноармейцев лезть под вагоны. Он вообще был стеснительным мальчиком. Впрочем, в этом он не признавался никому, даже самому себе.
