«Потом этот документ попал к Берии, – мысленно добавил я, – и теперь причины самоубийства Литвина на допросах следователям рассказывает Ежов».
– Хорошо, а что было необычного в смерти коменданта? – продолжил я беседу.
– Ничего особенного. Человек пришел в пустую квартиру. Запер изнутри дверь. Окна тоже заперты. Написал предсмертную записку, где указал супруге, куда ей нужно позвонить, когда найдет его тело. Провели графологическую экспертизу. Записку написал самоубийца в состоянии душевного спокойствия. Так что это классическое самоубийство.
– Хорошо, а причины, заставившие коменданта застрелиться?
– Вот здесь, – честно признался следователь, – сложнее. В деле присутствуют признаки преступления, указанные в 141-й статье Уголовного кодекса. Об этом я честно заявил Гоглидзе и пояснил, что так как я сотрудник прокуратуры, то не могу проводить расследование в этом направлении.
– И как он среагировал на ваше заявление?
– Странно. Сказал лишь, что этот недостаток легко исправить. Тогда я не придал значения его словам. А через три недели меня перевели служить в НКВД – в секретно-политический отдел.
– Гоглидзе сказал, что вам пришлось расследовать оба самоубийства во второй раз, но теперь уже в качестве чекиста.
– Да, но здесь уже стояла другая задача – выяснить истинные причины, побудившие их свести с жизнью счеты. А когда я в прокуратуре работал, ответить на вопрос – это самоубийство или убийство, было несложно, – объяснил следователь.
– Тогда сначала давайте выясним то, что вы выяснили, будучи следователем прокуратуры, – предложил я, – и начнем с первого дела.
– По нему очень мало. Там изначально было понятно, что это самоубийство. В момент звонка из Москвы он находился дома. Получив приказ прибыть в столицу, он не распорядился забронировать себе место в поезде. Значит, и ехать не планировал. Супруга после его разговора с Москвой ушла в магазин. Когда вернулась, то обнаружила его мертвым. Допросили охрану. Никто не входил в квартиру.
– Предположим, что Литвин застрелился сам. Его никто не убивал. А в чем причина его самоубийства?
– Близость к «врагу народа» Ежову, – не задумываясь, четко заявил следователь. – Бывший нарком его хотел себе заместителем взять...
Комментарий Александра Севера
В реальности не мог бывший следователь прокуратуры назвать находящегося под следствием человека, чья вина еще не доказана судом, «врагом народа». Автор воспоминаний, похоже, приписал Черкесову слова, которых тот не говорил. В этом нет ничего удивительного. Сложно дословно воспроизвести по памяти весь разговор, который произошел полвека назад.
