По мере духовного созревания Пруста жизнь его заметно двоилась: светские утехи и дни не поглощали его существа полностью. Он много читал, думал, писал, переводил, обнаружив сосредоточенный интерес к литературе, философии, и вырабатывал собственную эстетику, взыскательно, а порой иронично относясь к современным ему эстетическим метаниям искусства. Написанный в те годы роман «Мишель Сантей», опубликованный лишь в 1952 году, показывал, однако, что Пруст с трудом овладевал романной формой, и художественная выношенность «В поисках утраченного времени» далась ему нелегко и потребовала напряжения всех творческих и духовных сил.
Пруст внимательно следил за развитием европейской литературы, где нравоописательный и психологический роман достигли высокого уровня развития, и с особой любовью и увлечением переводил Джона Рескина. В английском теоретике и историке искусства Пруста привлекало его учение о красоте и прекрасном как важнейших факторах культуры и моральной силе, оказывающей позитивное воздействие на человеческие отношения и нравственный мир личности.
Мысль о жизненно важном значении содержательной красоты и защита Рескиным реализма в искусстве были близки Прусту. Характеризуя Рескина, он сочувственно писал: «С самого начала он говорит, что является реалистом. И действительно, он постоянно повторяет, что художнику надлежит стремиться к чистому воспроизведению натуры, «ничего не отбрасывая, ничем не пренебрегая, ничего не выбирая».2 Пруст особо подчеркивал, что истинным произведением искусства Рескин считал то, в котором заключена возвышенная мысль. Что касается социалистических симпатий и увлечений Рескина, его тревог за судьбы низших классов, то эта сторона его творчества оставляла Пруста холодным, ибо его собственное мировосприятие отличалось стойкой буржуазностью и проявления демократизма были ему чужды. Вышедшая в 1919 году книга Пруста «Подражания и разное» показала, что он обладает тонким пониманием стиля Бальзака, Флобера, Сен-Симона и других писателей, чью манеру он имитировал в «подражаниях», а также его умение связывать общие вопросы эстетики и философии искусства с собственными творческими устремлениями, что проявилось в эссе «Дни паломничества» и «Дни чтения».
Человеческая судьба Пруста сложилась драматично: тяжелая астма понудила его стать добровольным затворником. В обитой пробковыми пластинами комнате страдавший мучительными приступами удушья Пруст провел самую важную и содержательную часть жизни, непрестанно работая над своим романом. Заключительную книгу — «Обретенное время» — он дописывал, зная, что дни его сочтены, и закончил ее последние страницы накануне смерти. Творчество для Пруста превратилось в форму и способ существования, замену ставшей для него почти недоступной обычной жизни. Но вынужденное затворничество не изолировало Пруста от литературного и умственного движения времени. Его роман по своим особенностям вполне «ответствовал той ставшей характерной для литературы начала века романной форме, которую Томас Манн — сам крупнейший обновитель романа — определил, используя старую формулу Гете, как субъективную эпопею».
