Объяснялось это несколькими причинами. Прежде всего, гитлеровцы к тому времени не успели толком опомниться от ударов под Сталинградом. В ту пору им было не до бомбежек небольших городов вроде Россоши. К тому же немецко-фашистскому командованию вряд ли было известно, что в этом, по сути дела, прифронтовом городке расположился штаб нашей армии. И наконец, никаких крупных промышленных предприятий в Россоши тогда не было, за исключением чугунолитейных мастерских полукустарного типа, о чем немцы и итальянцы, безусловно, хорошо знали.
Будь обстановка на фронте иной, они, возможно, бомбили бы и Россошь, попытались сровнять ее с землей. Но в тот момент у них имелось немало иных, куда более важных забот. Что же касается железнодорожного узла, тут иное дело: это была важная и конкретная цель.
Разместились мы в Россоши удобно и просторно, можно сказать, даже с некоторым комфортом.
Вслед за штабом армии в район Россоши начали прибывать штабы корпусов, дивизий, полков с подразделениями непосредственного подчинения.
Хотя по официальному приказу армия была отведена с переднего края в резерв для доукомплектования, фактически большинство частей и соединений предстояло укомплектовать заново, принять, обучить, подготовить к боям тысячи новобранцев, прибывающих в основном с Кавказа, из Средней Азии, Сибири, с Приуралья и из только что освобожденных районов Кубани, а также из Сталинградской и некоторых других областей.
Фронтовики знают, как часто бывали на войне неожиданные встречи с друзьями и знакомыми. Несколько таких встреч было в Россоши и у меня.
При первом же знакомстве с войсками я повстречался с Никитой Емельяновичей Чуваковым, который в начале сентября сорок второго года, в трудную пору боев на подступах к Туапсе, принял от меня, тогдашнего военкома, сильно поредевшие и до крайности уставшие, измотанные боями полки 236-й стрелковой дивизии. Теперь он командовал 23-м стрелковым корпусом, правда существовавшим пока лишь на бумаге: его еще предстояло сформировать.
Никита Емельянович пригласил меня к себе, угостил обедом и каким-то кисло-сладким вином, вероятно, еще кавказского запаса. Сначала разговор не клеился, был несколько скованным, но постепенно становился все более дружеским.
- Как двести тридцать шестая действовала в наступлении? - спросил я.
Никита Емельянович, лукаво улыбаясь одними глазами и поглаживая временами высокий лоб с залысинами, смущенно пожал плечами.
