— Привет. С Новым годом!
Ага. С новым гадом.
— И вас также. Вы все-таки решили заглянуть?
— Ага, мы были у Гейри, брата, но твоему папе захотелось повидать тебя. У вас тут, как я вижу, веселье в разгаре. А что тут так жарко?
— Это из-за Торира. Он сегодня выйдет голышом.
— Ну? Значит, стриптиз? Ха-ха-ха…
— Лолла, это Сара. Сара, Лолла. Хотя нет, вы уже встречались.
— Ага, недавно, у Эльсы.
— Да уж, у них там была крутая тусовка… Вы еще надолго остались? Когда мы ушли, там что-нибудь было интересное?
— Нет-нет. Мы уехали сразу после вас.
— Хлину понравилось. Он у нас такой семейный.
— Эге… Правда? Хлин у нас юморист. Когда ты спросил про диван… Я уже совсем…
— Он просто дразнил их.
— А они не поняли.
— Ну, они немножко… то есть люди они приятные, и все такое, просто они немного…
— Тупые?
— Нет, не тупые, а такие…
— Жирные?
— Не-е…
— Милые?
— Ну, такие, толстокожие. Да, толстокожие. А ты — подруга Берглинд или как?
— Да.
— Постой-ка… Ты сейчас у них живешь?
— Ага. Я только на Рождество…
— Мы разрешили ей остаться. У нее здесь никого нет.
— А твои родители, они за границей, что ли?
— Да. То есть одна мама.
— А отец?
— Отец умер десять лет назад.
— Ой, извини.
— Чего тут извиняться, он же сам умер, я тут ни при чем.
— Жалко…
— Да ты его, наверно, знала…
— Правда? Как его звали?
— Халлдор Биргисон.
— Тот самый Халлдор Биргисон?
— Ага.
— Который играл в «Коксе»?
— Да.
— Вот-вот. Я его знала. Дори — он был славный парень. С ним всегда было так интересно.
С ним… За ним… Сара переводит взгляд с Лоллы на меня, а мой взгляд падает на две морщинки возле ее глаз: они принадлежат Халлдору Биргисону, басисту группы «Кокс»: глубокие, влажные, как следы колес на грязной улице, а на них свежевыпавший снег — сухая пудра. И такси, едущее по этим следам, как поезд по рельсам, из Сигтуна, старинной империи ковров, до многоквартирника в Альвхейме в 78-м году, и Дори с Сарой на заднем сиденье, басовый палец под (ныне висящей в Колапорте старой) юбкой, а она запрокинула голову, смеется над удачной строчкой Лоллиного отца. А потом — в квартиру холостяка, выделывать сальто в постели. Значит, папа Лоллы и Сара. Которая теперь с папой. Который был с мамой. Которая… Похоже, я что-то пропускаю…
Сарин живот худой и гладкий, не растянутый беременностями, только чуть-чуть морщинится после многочисленных курсов похудения, покрыт загаром из солярия под узким черным платьем, переваривает джин с тоником у дверного косяка, который временно заняли Трёст и Марри, а живот Лоллы напротив него не виден под широкой кофтой-курткой-блузкой-рубашкой (что на ней именно, сказать трудно), которая ниспадает с ее грудей, как занавес, а живот — за ним, как интересная сцена: два живота в моих глазах, и — со стороны Сары древнее предание о Лоллиной сводной сестре, которая так и не родилась: выкидыш пятнадцать лет назад, предотвративший появление моих сводных братьев. (Сара — эдакий «герой повседневности», она открывалась некоторым весьма откровенным журналам. В свое время с нее сошло семь потов, прежде чем она решилась публично признаться, что не может иметь детей из-за выкидыша, который случился много лет назад.)
