- Извиняйте, - сказал Ткаченко. - Можно садиться на стулья.
Хозяин и сваты сели.
- Вполне как в городе, - заметил матрос, осторожно покосившись на Ременюка.
Но на этот раз голова, видимо, вполне одобрил политичное вступление матроса. По обычаю полагалось, прежде чем приступить к делу, потолковать о разных посторонних вещах.
- Что это вы, Никанор Васильевич, до нас в сельский Совет никогда не зайдете? - спросил Ременюк, кладя на столик хлеб и поглаживая его своей беспалой лапой.
- Отчего ж, можно будет зайти, - ответил Ткаченко, проводя по усам тремя пальцами, сложенными как бы для крестного знамения, - только я не знаю, что я в том сельском Совете могу для себя иметь? Чужих лошадей мне не треба, потому что я, слава богу, пока что имею собственных. То же самое и без чужой земли я не страдаю.
- Они стоят на аграрной плацформе правых социалистов-революционеров, а то и обыкновенных кадетов, - пожав плечами, заметил матрос, обращаясь к голове. - Они не согласные с нашим лозунгом: забирай обратно награбленное. Как вы скажете, товарищ Ременюк?
- Я скажу, что среди местного крестьянства еще попадаются сильно-таки несознательные люди.
Пожелтели от ярости темные глаза Ткаченки. Каждый мускул стал отчетливо виден на его лице. Но и только. Больше ничем не выдал себя бывший фельдфебель.
- А я скажу обратно, - проговорил он небрежно, - чересчур все стали сознательные.
Здесь разговор застрял. Хозяин и гости долго молчали. Наконец, помолчав столько, сколько допускало приличие, Ткаченко, не торопясь, повел речь о новом сарайчике, который собирался строить.
Но тут голова и матрос вдруг нетерпеливо застучали посохами. Этого мига больше всего боялся Ткаченко.
- Кланяется вам молодой князь, - сказал голова решительно.
- Известный вам товарищ Котко, Семен Федорович, - торопливо прибавил матрос, - человек вполне справный, здоровый, холостой, хоть сейчас может обкрутиться с кем угодно...
- Ты! - зловеще сказал матросу Ременюк. - Заткнись, ради бога. Поперед батьки не суйся в пекло! - и любезно продолжал, обращаясь к Ткаченке: Кланяется вам молодой князь и просит спытать у вас, Никанор Васильевич, отдадите вы за него свою дочку, Софью Никаноровну?
- Ну, и то же самое, - пробурчал матрос. - А я что говорю?
- Привяжи свою балалайку... И мы, его старосты, так же точно кланяемся вам и просим уважить, чтоб нам не пришлось вертаться без зарученья обратно через все село, насмех людям.
Ременюк бил наверняка. Отказать таким сватам было не под силу хитрому Ткаченке. Ткаченко и сам понимал это. Однако он медлил, подперев кулаком подбородок.
