— Сколько у вас боевых вылетов?
— Пятьдесят один.
— Вам же осталось всего четыре.
— Он опять добавит. Каждый раз, как я приближаюсь к концу, он добавляет.
— Может, на этот раз не добавит.
— Да ведь он все равно никого не отпускает. Держит нас тут, якобы дожидаясь утвержденного приказа об отправке домой, а когда людей в экипажах начинает не хватать, просто увеличивает норму боевых вылетов, и нам снова приходится летать. Как явился сюда, так и начал эти штучки.
— Вы не должны винить полковника Кошкарта за проволочку с приказами об отправке домой. Их утверждают в штабе армии.
— Так он мог бы вовремя запрашивать пополнение и сразу же отправлять нас домой, когда приказ наконец утвердят. К тому же мне говорили, что штаб армии требует от летчика всего сорок боевых вылетов, а пятьдесят пять — это уж его собственные штучки.
— Я бы не хотел это обсуждать, — сказал майор Майор. — Полковник Кошкарт — наш непосредственный командир, и мы должны выполнять его приказы. Почему вы не хотите дотянуть до пятидесяти пяти — вам ведь осталось всего четыре вылета — и посмотреть, что получится?
— Не хочу, и все.
Как тут поступить? — опять спросил себя майор Майор. Как он мог поступить с человеком, который открыто смотрел ему в глаза и говорил, что готов на смерть, но не желает быть убитым в бою, — с таким же взрослым и разумным человеком, как он сам, хотя должность вынуждала его притворяться более зрелым и мудрым. Что он мог сказать?
— А если мы дадим вам право выбирать и вы будете участвовать только в безопасных вылетах, чтобы, не рискуя жизнью, дотянуть до пятидесяти пяти? — спросил майор Майор.
— Не нужны мне безопасные вылеты. Я не хочу больше участвовать в этой войне.
— И вы готовы допустить, чтоб наша страна потерпела поражение?
— Да не потерпит она поражения! У нас куда больше людей, больше денег и материальных ресурсов. А главное, у нас есть миллионов десять вояк в тылу, которые могут меня заменить. У нас ведь один воюет и умирает, а десятеро обогащаются и живут в свое удовольствие. Нет уж, пускай теперь убивают кого-нибудь другого.
— А если каждый стал бы так рассуждать?
— Тогда-то я уж точно был бы полным кретином, если б рассуждал по-другому. Разве нет?
Как, ну как тут поступить? — горестно размышлял майор Майор. Не мог же он сказать, что помог бы ему, если б мог. Сказать такое значило бы признать, что подполковник Корн ошибается или творит несправедливость. Тот со всей определенностью объяснил ему это.
