Солдат в белом лежал возле техасца, и тот, сидя боком на своей койке, весь день благожелательно журчал, растягивая слова с приятной ленцой американских южан. Его не смущало, что собеседник молчит.
Температуру им меряли два раза в сутки. Ранним утром и под вечер сестра мисс Крэймер входила в палату и, неторопливо двигаясь от койки к койке, наделяла каждого больного градусником. Солдату в белом она вставляла градусник туда, где под размухренной дырой в марлевой маске предполагался рот. Потом мисс Крэймер возвращалась к двери и делала второй обход, записывая температуру в карточки. И вот однажды, глянув на градусник, вынутый изо рта у солдата в белом, она обнаружила, что солдат умер.
— Убийца, — негромко проговорил Дэнбар.
На губах у техасца появилась неуверенная улыбка.
— Душегубец, — пояснительно обронил Йоссариан.
— О чем это вы, ребята? — с беспокойством спросил техасец.
— Ты убил его, — сказал Дэнбар.
— Погубил душу живу, — добавил Йоссариан.
— Да вы просто спятили, ребята, — пробормотал, отпрянув, техасец.
— Ты убил его, — повторил Дэнбар.
— Я слышал, как ты его приканчивал, — добавил Йоссариан.
— Ты убил его, потому что он черномазый, — сказал Дэнбар.
— Вы просто спятили! — выкрикнул техасец. — Нету здесь никаких черномазых! Их содержат отдельно.
— Сержант положил его сюда тайком, — сказал Дэнбар.
— Сержант-то, он ведь красный, — пояснил Йоссариан.
— И ты это знал, — заключил Дэнбар.
Младшему лейтенанту, левому соседу Йоссариана, было наплевать на солдата в белом. Ему на все было наплевать, и он обычно молчал, а если и заговаривал, то исключительно чтобы выразить вслух свое раздражение.
Накануне встречи Йоссариана с капелланом в госпитальной столовой взорвалась газовая печь, и огонь мигом охватил одну из деревянных стен. По госпиталю медленно поползла волна удушливого жара. Даже в палате Йоссариана, футов за триста от столовой, слышался рев пламени и сухой треск полыхающих досок. Минут через пятнадцать с аэродрома приехали аварийные машины, и пожарные больше получаса не могли одолеть разбушевавшийся огонь. А когда победа была близка, небо над госпиталем привычно взбухло монотонным гулом бомбардировщиков, которые возвращались с очередного задания, и бойцы аварийной команды, торопливо скатав пожарные рукава, умчались восвояси, чтобы быть наготове, если какой-нибудь самолет гробанется при посадке и вспыхнет. Все самолеты приземлились, однако, благополучно. Как только последний самолет сел, пожарные ринулись обратно в госпиталь. Когда грузовики одолели подъем — госпиталь стоял на холме, — оказалось, что пожар кончился, испустил дух сам по себе, и разочарованные пожарные, не отыскав ни одной головешки, которую стоило бы заливать, выпили остывший кофе, а потом долго слонялись по госпиталю, пытаясь утешиться с дежурными сестрами.
